Девственница для Альфы

— Ты знаешь сказку о Спящей Красавице? — урчит Маркус по другую сторону.

— Ну? — отвлекаюсь от вылизывания лица Сони.

Невероятно приятная процедура. Кожа у Сони мягкая, шелковистая и, кажется, даже сладкая.

— Ее же якобы разбудил поцелуй принца…

— Ну?

— Полная брехня, — Маркус сердито причмокивает и касается языком шеи Сони.

— Что ты хочешь сказать, Марк, — обнажаю клыки.

— Принц спящую красавицу отымел…

— Да сколько ты еще пауз сделаешь?

— А она родила. Близнецов, а те грудь искали и к пальцу присосались…

— Я тебе, клянусь Луной, нос откушу.

— Они яд высосали, и красавица очнулась, — Маркус поднимает морду и медленно моргает, ожидая моей реакции.

— И к чему эта невероятная история? — прижимаю уши.

— Может…

— Что?!

— Может, ей надо родить? — Маркус бьет хвостом по одеялу. — Самый сильный инстинкт — материнский.

Молчание. Я обескураженно моргаю, а затем смотрю на бледное лицо Сони:

— Ну, милая, вот тут-то ты точно должна возмутиться.

Нет. Ее не трогают слова Маркуса, который рассерженно облизывается.

— Ты ее решил ее… — моя морда кривится в недоумении, — в таком состоянии… Маркус! Ты в своем уме?

— Ну, что сейчас она не в себе, что тогда в ошейнике, — глухо порыкивает.

— Есть разница, Маркус.

— Ты ведь сам себе не веришь.

— Тогда можно оправдаться, что и мы были не в себе, — клацаю пастью перед его наглым носом.

— И чья это вина? — в злобе щерится.

— Иди в лес… — в ярости урчу.

— Нечем крыть?

Хочу кинуться на него и вгрызться в его глотку. Ничего страшного. Ко всем моим грехам прибавится еще и братоубийство.

— Она не любит драки, Цез, — щурит глаза. — Она любит милых, забавных собачулек.

— Я не собачулька.

— Будешь собачулькой! — клокочет в черном гневе. — И я буду собачулькой. Хорош, Цез, тут кормить свое раздутое эго!

— Ненавижу тебя! — кладу морду на грудь Сони.

— Взаимно, урод, — Маркус следует моему примеру и наши носы почти соприкасаются. — С детства тебя ненавидел.

— Да я тебя еще в утробе хотел сожрать.

— А чего не сожрал-то?

— Пожалел.

— Сколько в тебе спеси, — огрызается Маркус. — И хреновая из тебя собачулька. Я буду помилее.

Сердцебиение ровное, дыхание слабое. Смотрит в потолок.

— Закрой глаза, Соня, — недовольно ворчу я. — Спи.

Смыкает веки, и Маркус вздыхает:

— Я тут подумал…

— Ты умеешь думать?

— Идея с беременностью не очень. Очнется, а у нее два мужа и два волчонка? — Маркус закрывает глаза. — Обалдеет и назад в несознанку. Я бы так и поступил.

— Не бужешь ты ее мужем.

— Буду.

— Нет. Она моя. Я ее нашел, купил и утащил в лес, а ты в это время пни метил, — цежу сквозь зубы. — И почему два волчонка?

— Один твой, один мой…

— Я хотел троих.

— Тогда я тоже.

— Ей тогда шестерых рожать? — удивленно причмокиваю я.

— Получается, что так.

— Нет, она тогда точно опять уйдет в обморок. Вечный обморок. Это целый детский сад, — морщу нос. — Ты со своими волчатами лишний. Иди к бывшей. А мы тут сами.

— Это ты иди к моей бывшей, раз ее отымел, мудачила, — прижимает уши и обнажает клыки. — И зачем ты это сделал?

— Не понравилась она мне. Ты же слова не воспринимаешь. Я говорил тебе, что она шлюха? Говорил.

— Это уже не имеет значения, — тоскливо вздыхает. — И вопрос не в том, что она была шлюхой или нет, а в том, что ты меня предал.

— Я так не считаю.

— Считаешь. Я твои мысли в кустах улавливал, если что. Ты можешь просто признать свою неправоту?

Я молчу. Я всегда прав, даже если не прав. Даже если кому-то сделал больно. Я прав в любом случае, а если кому-то это не нравится, то пусть улепетывает в лес за ежиками и белочками. Кроме Сони. Никаких ей белочек и ежиков без моего разрешения.

— Я жду, — сурово шепчет Маркус.

— Я бы не прав, — сдавленно отвечаю я.

Да, черт дери, я был не прав. Я же не думал, что все обернется дикой и шерстяной истерикой и злостной обидой на несколько лет. Маркус елозит хвостом по одеялу:

— И не умер, да? И даже не лопнул.

— Заткнись.

— Да хрена с два я буду выполнять твои приказы, — самодовольно хмыкает. — Это для других ты Альфа, а для меня противный, вредный и бесячий во всех смыслах брат. И, вероятно, в прошлых жизнях я очень нагрешил, раз меня с тобой в одну утробу засунули. Я бы предпочел быть единственным и неповторимым.

Замолкает, и теперь мой хвост бьет по кровати. Не отказался от кровного родства, пусть и взбесился. Синхронно и шумно выдыхаем. Тихое и слабое сердцебиение Сони убаюкивает, и нас утягивает во тьму, которая вспыхивает впереди размытым хвостатым пятном.