В этот раз в следующем году (ЛП) - Кент Элисон
Он подмигнул.
— Одевайся потеплее. Странник уже оседлан и готов отправиться к твоей бабушке.
Диллон жил в довольно стильном срубе, а двухэтажный коттедж бабули разросся во всех направлениях, соблазнительно раскинувшись на клочке земле, вычищенном много лет назад дедушкой Бренны, о котором она знала лишь по ее рассказам.
Езда верхом, так же, как и на водительском месте в машине, открывала перед ней различные панорамы. Ее внезапно охватили слезы радости и тоски к этой местности, да именно этому месту она принадлежала, слезы превратились в ледяные жемчужинки в тот миг, когда бабушка, с головы до ног укутанная в лоскутное одеяло, вышла на крыльцо и помахала им рукой.
Диллон наклонился к ее уху.
— Я опущу тебя вниз, а потом отведу Странника в конюшню.
Она кивнула, едва осознавая, что он сказал, и энергично помахала бабушке в ответ.
Затем они подъехали, руки Диллона подхватили ее под мышки, удерживая от падения, когда она соскользнула из седла Странника на землю.
Она в три быстрых шага добралась до ступенек крыльца, примерзший снег хрустел у нее под ногами, деревянные доски скрипели, как и всегда. Руки бабушки обняли ее и Бренна заплакала, вдыхая такой родной аромат бабули. Ириски и розы, и свежий горный воздух. Наконец, наконец-то это стало Рождеством.
— Не думала, что, наконец, доберусь сюда, — произнесла она сквозь рыдания. — Думала, что сойду с ума.
Бабушка залилась грудным мелодичным смехом и потерла спину Бренны, на которую было накинуто тяжелое шерстяное пальто.
— Ты лишь несколько дней провела в заваленном снегом срубе в компании с Диллоном Крейгом. Не думаю, что все было настолько плохо.
— Думаю это зависит от твоего определения «плохо». — Ответила Бренна и поцеловала бабушку в щеку.
— Я бы попросила рассказать мне об этом… — Бабушка умолкла, чтобы поправить очки, — но он скоро появится здесь, и что-то мне подсказывает, что этот рассказ займет больше часа.
— Могу сказать, что этот мужчина упрям. Он позволил взять мне только зубную щетку, смену одежды и один подарок. Сказал, что не хочет нагружать Странника. — Она прошла с бабулей в дом, поскольку обе начали дрожать от холода. — Я позже привезу тебе остальное.
— Теперь ты здесь, тыковка, — глаза бабушки покраснели и наполнились слезами, и она прикоснулась ледяной рукой к щеке Бренны.
— Это все, что мне нужно.
В кухне было тепло, аромат чеснока и помидор доносился из духовки, от чего у Бренны заурчало в животе. — Лазанья и свежеиспеченный итальянский пряный хлеб. Таким и должен быть канун Рождества.
— Ну, хоть канун Рождества, который ты любишь. — Сняв пальто и шапку, бабушка надела прихватку и вытащила противень из духовки, чтобы проверить хлеб. — Мы едим ланч вместо ужина, то оставшееся пойдет на ужин и десерт.
Ммм. Десерт…
— Тирамису?
— Я вчера испекла дамские пальчики. На прошлой неделе Диллон привез мне маскарпоне и ром.
— Полагаю, хорошо иметь такого умельца-соседа под рукой. — Она не стала продолжать, не уверенная в том, как обыграть историю Диллона, потому что посвящать в это бабулю показалось плохой идеей.
— Он такой.
Бренна вытащила стул, села боком, положила свое пальто на стол рядом с пальто бабушки.
— Поэтому ты никогда не говорила о нем? Оставляла только для себя? Потому что он точно знал о моем существовании.
Бабушка улыбнулась про себя и кивнула, будто и не собиралась делиться этой информацией. Бренна прикусила язык. Спустя все эти годы бабушка стала сводничать… Не то чтобы Бренна собиралась допустить то, в чем не было нужды.
— Все знают о твоем существовании, тыковка, — Сказала бабуля, суетясь с тарелками и столовыми приборами и отказываясь принимать помощь Бренны. — Я говорю о тебе при каждой возможности. Но не каждому встречному.
— Ты говорила мне о МакДжисах, и Шефердах, и Мартинсах. И Александерсах, и Уайтах. — Когда бабушка посмотрела на нее, в ее взгляде появилось виноватое выражение, Бренна улыбнулась. Попалась. — Мне продолжить?
— Думаю достаточно, — ответила она, но ее прервал вошедший через заднюю дверь Диллон.
Он вошел в кухню, пытаясь найти Бренну и встретился с ней взглядом. Его глаза были золотистого цвета с поволокой, в которых хранилась тайна, и за которыми скрывались мысли, которых никому не дано было знать.
— Здесь так хорошо пахнет.
— Давай повесим это влажное пальто просохнуть, — сказала бабуля, поспешив туда, где стоял он, и забрала шляпу из его рук.
Бренна попыталась не закатить глаза. Она сама позаботилась о своем собственном пальто. Почему же он не мог?
— Готова отдать пять баксов за то, что в твоей морозилке есть парочка таких лазаний.
Он хищно улыбнулся ей, и эта улыбка не предназначалась для глаз бабушки.
— Так и есть, но ни одна из них не от твоей бабули.
Голос бабушки послышался из кладовки.
— Только потому, что я не готовлю лазанью, кроме тех случаев, когда приезжает Бренна на Рождество. Я делала то же самое, когда ее отец был мальчишкой. Рецепт достался мне от мамы, а ей от ее мамы. Она трудоемкая, а я слишком стара, чтобы готовить по иному поводу, кроме приезда Бренны в канун Рождества.
— Тогда я рад, что ураган задержал нас до сегодняшнего дня. Я бы не хотел пропустить это.
— Тебе рады в любое Рождество. — Бабушка похлопала Диллона по руке и вернулась к плите. — И ты знаешь это. Я постелила тебе в гостевой комнате наверху.
— Не стоило так беспокоится, — Диллон бросил шляпу на стол. — Мне будет удобно и на диване, и на полу.
Бабушка покачала головой.
— Не под моей крышей. Ты провел достаточно лет, засыпая в плохих условиях, поэтому я должна дать тебе самое лучшее, что у меня есть.
Бренна подумала, что только если это не была та же комната, где спала ее внучка, но пытаясь сохранить лицо непроницаемым. Хотя ей и не нравилась идея спать одной, вероятно, сейчас было самое время держать себя в руках.
Это даст ей шанс понять, превратятся ли эти чувства, рожденные ранее из искр животного притяжения, в нечто большее. Или ее чувства основывались на том, что она всю жизнь была слишком привязана к бабушке и этой горе.
— Ты нравишься ему.
Бренна взглянула на бабулю, которая раскладывала обваленные в сахарной пудре шарики теста на силиконовом коврике. Нахальная улыбка появилась на ее губах, а глаза горели теплом. Но она не отрывала взгляда от работы, предоставив Бренне сделать следующий шаг.
Продев ленточку сквозь отверстие в печенье в форме звездочки и обмакнув его в глазурь, она спросила:
— Давай вернемся к тому, что ты никогда мне о нем не говорила.
Все еще ухмыляясь, бабушка обваляла еще один шарик теста в сахарной пудре.
— Я уверена, что рассказывала тебе о визитах доктора Крейга.
Не-а. Бабушка могла уклоняться от ответа любыми способами, но Бренна не повелась бы на это.
— Я не об этом.
— А о чем тогда, тыковка?
Она крепко стиснула зубы. Эта женщина должна была стать дантистом. Бренна пожала плечами.
— Не знаю. Ты разговаривала с ним обо мне. Он знал о моей работе и моем переезде
— Пффф. Это я всем рассказываю, кто слушает мой бред о внучке.
Это не помогло. Бренна хотела выяснить, как много знала бабуля, рассказывал ли Диллон ей те же истории, которыми поделился с ней вчера. Но она хотела знать это, не раскрывая тайну о проведенной ночи.
— Ты видела его резьбу по дереву?
— Да. Он сделал мне большую чашу для кофейного столика.
— На ней стоит дата? — спросила Бренна, сопротивляясь порыву побежать в гостиную и проверить.
Руки бабушки замедлились. Ее улыбка померкла.
— Да.
— Ты знаешь, что значит дата?
Бабуля поставила противень в духовку, помыла и высушила руки.
— Ты видела даты?
Бренна кивнула, пытаясь завязать бантик на ленточке.
— Он рассказал тебе о них?
Она снова кивнула.
Бабушка с минуту изучала лицо внучки, ее взгляд был задумчивым и проницательным, затем она повернулась к тесту и на лице вновь расплылась улыбка.
