Дневники фаворитки - Татьяна Геннадьевна Абалова
— Кого последним в «Купели» проверяли?
— Священник посмотрел по книге. Выходит, лорда Эрли — он самый младший из Асдишей и Кавардуза.
— То-то я думаю, зашевелились они в последнее время. Помолвку с Кордовичами расторгли, к королю на прием напросились… Дай-ка я поговорю кое с кем.
Донна, не поднимаясь, дотянулась до колокольчика. Варс скользнул за ширму, отделявшую официальную часть кабинета от приватной. Там стоял низкий стол, сервированный для одной персоны. Поерзав в кресле и вытерев руку о камзол, Лузерий наполнил хрустальную рюмку с королевскими вензелями до верха и торопливо выпил, закусив ломтиком дурно-пахнущего сыра — такого, как он любил, с синими прожилками плесени. Крякнул от удовольствия и затих, прислушиваясь к голосу своей покровительницы. Та как раз приказывала вызвать к себе леди Грасию Кордович — невесту, от которой отказались Асдиши.
— Я, кровь из носа, но найду пути добраться до старухи, — морщась от кислого лимона, последовавшего за второй рюмкой, произнес Варс. — Сегодня же попробую договориться с охранником. Есть там один, жадный до денег, выпивки и женщин. Заприметил уже.
— Найди, — королева стояла у ширмы и смотрела на пальцы конюха, крепко обхватившие горлышко графина. Она так и видела, как они сомкнутся на такой же тонкой шее старухи. Сейчас не до клятв, данных по неосторожности. Ну, будут у двенадцати богов вопросы, когда Донна Велирийская предстанет перед Вратами. Ответит как получится. Земную жизнь надо прежде всего налаживать, а уж потом думать о том, где душа найдет пристанище после смерти. — Очень прошу, найди.
* * *
— Нет, не один он в замок вернулся. Мне верный человек шепнул, — пальцы Грасии нервно теребили заплаканный платочек. Час мести настал. Она дома об стены стукалась, не находя себе места. Все губы в кровь искусала, думая, как бы побольнее ударить по Асдишам. Как же вовремя о ней вспомнила королева! — Приволок оборванцев каких-то: старуху, молодуху да мужика в одежде стражника. А, да, еще кости с собой какие-то притащили. Их в склепе спрятали. Девка та, Софья, почти голышом прибыла. Лишь кафтан с чужого плеча. И в эту же ночь, гадина, в постель к моему жениху нырнула. Ну, я и не вынесла оскорбления: спалила ее и замок. Тьме на радость.
— Сильна! — Донна откинулась на спинку кресла и оглядела свою посетительницу. И как она раньше не замечала, что дочь на советника совсем не похожа. У того глаза рыбьи, кожа тонкая до прозрачности, а эта смугла и черноглаза. Красива, нечего сказать, правда запястья для благородных кровей несколько крупноваты да шея коротковата. Маменька ее так и вовсе будто колобок из сдобного теста печеный. Мямля. Пальцы словно колбаски. А эта с звериной хваткой. Ишь, как глаза зажглись, стоило вспомнить, как недругам отомстила. — Тело соперницы нашли?
— Откуда? В этот раз огонь похлеще был, чем в монастыре. Сразу стеной непроходимой встал. Сама едва спаслась.
— Разве тебе мой брат покойный не говорил, что черные жемчужины силу хозяйского неприятия чувствуют? В монастыре ты лишь приказ исполняла, вялой рукой селлар в комнату однокласснице подкинула, а тут, наверное, со всей злобы швырнула?
— Так и есть. Ненависть меня сжигала…
— Вот и полыхнуло. Не боишься за душу умершей девки и поджог ответ держать?
— Боюсь, — Грасия потупила глазки. Ткань платка трещала, так ее рвали пальцы. — Эрли вчера у отца был, помолвку расторг и счет за замок выставил. Придется три наших городских дома продать и имение на юге вместе с десятью деревнями.
— Любит тебя отец, — хмыкнула королева, — я бы за такие выкрутасы убила. Как же ты так неаккуратно?
Леди Кордович скривилась.
— Я даже свидетельницу им привела, которая видела, как девка сама себя спалила, но…
— Не поверили?
— Одна сумасшедшая старуха вмешалась. Что-то леди Асдиш на ухо шепнула, та и велела мне дознание учинить, — крупная слеза сорвалась и оставила след на муаровой ткани, плотно обтягивающей грудь.
— Отпиралась бы до последнего. Нет же показаний против тебя. Соперница погибла…
— Сглупила я, — лицо Грасии залилось краской. Стыдно вспомнить, как сильно сглупила. — Оставила ключ от комнаты, где девку закрыла, в кармане своего халата.
— Его и обнаружили?
Собеседница кивнула.
— Ваше Величество, помогите мне, пожалуйста …
— После того, что ты натворила, мне даже встречаться с тобой не следовало.
— Но меня сюда тайно доставили… И потом… И потом, я вам еще пригожусь.
— Чем это? — королева смотрела брезгливо.
— Я буду вашими глазами и ушами. Если велите кого-то убить, убью не задумываясь…
— А чего задумываться? Опыт уже имеешь. Невинную душу, что стала на твоем пути, одним махом руки погубила.
— Так вы сами ту душу когда-то не пожалели.
— Меня к своим деяниям не приплетай! — королева резко наклонилась вперед, уперлась руками в стол и хищной птицей воззрилась на Грасию. И такой в этот момент она показалась страшной, что леди Кордович невольно шагнула назад. — Какую это душу я не пожалела?
— Помните, два года назад был осенний бал, где Ваше Величество разгневались на принца из-за того, что он вольно танцевал с незаконнорожденной дочерью лорда Мирудского? Такой светленькой в белом платье с вышитыми канарейками по подолу?
— А! Бастардка вора и взяточника? Так ты ее, выходит, спалила?
— Тварь она. К чужому жениху в постель обманом пробралась.
— Говоришь, бастардка вместе с лордом и старухой в замок заявилась? — переспросила Донна Грасию, с силой скручивающую в руках платок. Он резал девичьи ладони подобно корабельному канату и тут же впитывал в себя кровь.
— Так и есть. В мужском камзоле на голое тело.
Королева надолго задумалась. Она сопоставляла сказанное Грасией с произошедшим накануне.
— Когда замок Асдишей сгорел? Неделю назад?
Все сходилось. Тут и думать нечего. Лорд Асдиш убил Гванера, а Мирудская как раз и была той девкой, что платье у брата в спальне оставила. Из одной кровати в другую прыгнула, да не рассчитала, нарвалась на разгневанную невесту. Туда ей, дуре незаконнорожденной, и дорога. Тьма прибери ее душу.
— Вы поможете мне, Ваше Величество? Ведь коснись дело королевского дознания, я могу припомнить, кто мне черные жемчужины дал…
— Ты говори да не заговаривайся, — королева швырнула колокольчик в сжавшуюся от страха Грасию. — Нет моей вины в твоих преступлениях, и те
