Дневники фаворитки - Татьяна Геннадьевна Абалова
— Ай да Асдиш! — восхитился Пава Вежанский, вставляя любимую трубку в рот. При госте стеснялся дымить. — Повезло нашей Софийке. Такой мужик за плечами!
* * *
Вышли из портала в знакомой комнате.
Эрли, бросив баул, привлек Соню к себе.
— Я скучал.
— Я тоже.
— Ты почему ушла? — его взгляд скользил по завиткам волос на лбу (как Софья не старалась зачесать непослушные локоны, они все равно выбились), по светлым бровям, едва преодолевая желание провести по ним пальцем, чтобы почувствовать их шелковистость, по светящимся радостью глазам, по ямочкам на щеках и губам, приоткрывшимся, чтобы ответить на вопрос. Не дал. Впился жарким поцелуем. Рукам заграбастал и без того льнущую к нему фигуру, притиснул к себе, чтобы почувствовала, сколь велико в нем желание обладать.
Соня застонала. Ответила на яростный поцелуй с не меньшей силой, потому как тоже соскучилась, сама потянулась к пуговкам, чтобы открыть шею, дать возможность целовать и там, и родинку на ключице, и ниже, где вершинки груди уже изнывали, требуя прикосновений. Грубых, нетерпеливых, ласковых, нежных, отчаянных.
— Мы помнем платье. Другого подходящего у меня нет, — говорила, а сама уже ненавидела и эту широкую юбку и ставший тесным лиф, и бесконечный ряд петелек.
— В пропасть! — нетерпеливые пальцы мучили пуговицы. — Откуда их столько? Я сейчас разорву это платье, пусть даже другого подходящего нет…
— А как же король?
— Король подождет. Нам нужнее.
И трещал ворот, и путались руки в метрах ткани, что портнихи с Цветочной улицы несколько дней расшивали завораживающими узорами.
— Зачем столько одежды? — пальцы рвали шелковые ленты, стягивающие корсет — милую вещицу, превратившуюся в последний бастион.
— Что же это такое, мой лорд? — ворчала Софья, вроде бы помогая, но больше мешая Эрли ослабить шнурок на панталонах. — Почему я с вами все время остаюсь голой?
— Когда все закончится, я порежу всю твою одежду на клочки, выгоню слуг — зачем нам чужие глаза? — и не позволю тебе кутаться даже в простыню. Я хочу наслаждаться, глядя на тебя, целовать, когда вздумается, где вздумается, и куда вздумается. Брать на всех возможных поверхностях, доводить нас обоих до исступления, не стесняясь срываться в крик. Смеяться и плакать от счастья. Спать тесно прижавшись, вдыхать аромат твоей кожи. Пахнуть тобой. Никуда не торопиться и не считать время.
— Разве такое возможно? — нагое тело приятно холодили простыни. Пальцы на ногах поджимались, и сладко ныл низ живота.
Эрли, лишь на секунду отрываясь от соска, покивал головой. В его глазах горели звезды.
— Я обещаю. Дай только время.
* * *
— О, дядюшка Вайчур опять оголил свою саблю! Знать, милорд вернулся. И не один!
Старик, нахмурившись, повернул голову в сторону лестницы, где две балаболки хихикали, прикрывая рот ладошками.
— Только лорд Асдиш расчехляет совсем иное оружие! — рыженькая вроде и шептала, но дерзкие слова, даже он, туговатый на ухо, расслышал. — И разит оно с не меньшим успехом!
Вайчур с удивлением посмотрел на свою саблю, будто в первый раз увидел, крякнул от досады и вложил в потертые ножны. И правда, зачем вытащил? Старик почувствовал себя списанным по возрасту боевым конем, который, едва заслышав горн, вскидывает голову, готовый лететь, ведомый седоком, в самую гущу сражений. Только за ним никто не придет, сколько ни гарцуй в дальнем стойле. Тряси гривой, не тряси, век твой на исходе. Жуй овес да вспоминай былое.
— Дуры девки, — старый слуга блеснул слезой и спешно отвернулся.
— Дядюшка Вайчур, мы же, любя! — рыжая подлетела, положила руки на плечи. Ласково заглянула в глаза. Старик тяжело вздохнул и, откуда только прыть взялась, запустил пятерню за глубокий вырез и с удовольствием пожамкал крепкую грудь.
— Ах ты баловник! — возмутилась рыжая, отскакивая в сторону.
— Мы и без оружия наголо удовольствие могем получать, — ответил старик и, ощерившись, блеснул железным зубом. — Дракон всегда остается драконом. Даже в немощи.
* * *
— А когда мы пойдем к королю? — Софья лежала на груди Эрли и расслабленно слушала, как стучит его сердце.
— Время есть. Таллен будет нас ждать в полночь.
— Так поздно?
— Светская жизнь во дворце начинается только с приходом темноты. Завершены все государственные дела, послы и советники распускают тугие шейные платки, дамы надевают откровенные платья. Блестят драгоценности, слышен смех, в воздухе густо пахнет розами. Их любит Донна, и каждый норовит если не принести с собой букет, то надушиться розовым маслом.
— Мне страшно, — Софья подняла голову, — мы идем в логово врага.
— Пока враг не знает, что мы его противники, он безопасен. Не бойся, — горячая ладонь легла на спину, спустилась вниз до изгиба бедра.
— Вы обо мне не все знаете, — вдруг решилась признаться Софья.
— Ты ходишь через зеркала — этого достаточно, чтобы знать, что ты необыкновенная.
— Я не дочь кузнеца. Я дочь Таллена.
— Я от тебя не откажусь, даже если ты порождение Тьмы, — Эрли приподнялся и чмокнул Соню в лоб.
— И у меня есть брат-близнец.
— Гелена — мужчина, одевающийся в платья?
— Нет, это Дрейг.
Эрли перестал улыбаться. Его ладонь, до признания лениво скользящая по спине, прекратила движение.
— Соня, это слишком опасное заблуждение. Не вздумай повторять его где не следует.
— Ты мне не веришь? — она выбралась из-под руки, на цыпочках добежала до своего короба, в нетерпении расстегнула ремни и вытащила дневники.
— Вот. Здесь все написано. Прочтите, до заката есть время.
— Пропасть! Дневников два, а не один! — выпалил Эрли и громко цыкнул, поняв, что сглупил. Отвалился на подушки, лишь бы не смотреть в расширившиеся от удивления глаза Софьи.
— Откуда вы знаете, что это дневники? Вы уже где-то видели их?
Эрли поднялся, кивнул головой, позволив, чтобы волосы упали на лоб. Тяжело признаться, что ты читал дневник Милены, тайно выкрав его в первый же день после помолвки с Грасией.
— Прости. Я без спроса забрал у тебя и через несколько дней вернул на место. Я должен был понять, кто такая Софья Мирудская.
— Вас не удивило совпадение? Софья Мирудская, Милена Мирудская?
— Тогда я уже знал, как ты сделалась леди Мирудской. Я посетил «Дикого вепря» и говорил с братом Милены.
