Крапива - Даха Тараторина
Влас теснил шляха прочь, но Шатай не желал спасаться. Он поймал княжича за плечо, срывая горло, закричал:
– Он убил мою мать!
Ливень обращался бурей. Воины оскальзывались и падали, сквозь грохочущую пелену не видать было не только врага, но и собственного меча. Небо опустилось так низко, что клинки раз за разом царапали его сизо-серое брюхо и выбивали жёлтые искры. Богиня гневалась на непослушных детей и готовилась раздавить их, как суетящихся мошек. Но те не слушали предупреждений…
– Заходи слева! – смирился княжич.
Приказ потонул в ударе грома, но шлях прочитал по губам. Вдвоём они направились к Змею.
Ударили так, что никто не выстоял бы. Да, подло и со спины. Но разве есть место чести в бою? Где там сражаться лицом к лицу, когда каждый миг падает замертво один из тех, кто доверил княжичу жизнь?
У Большого Вождя словно на затылке глаза появились. Он вслепую выставил клинок, разом отбрасывая обоих противников, как щенят. Мечи ещё не довершили рисунка, а кулак Власа, испачканный в крови, уже нёсся к боку противника. Змей увернулся, рука лишь оставила алую полосу на его рубахе. Шатай поднял ногу пнуть врага, но тот пихнул его в грудь и зарезал бы, не подоспей Влас. Ещё удар, и ещё, и снова. Трое плясали как один, и только богам известно, какой мукой отзывалось в телах каждое движение в этом смертельном танце.
– Ты сын своего отца, – рассмеялся Змей, едва не отрубив Шатаю кисть. – Но сражаться не умеешь.
– Зато я умею!
Влас напрыгнул злодею на спину и с ним вместе завалился в красно-бурое месиво, но и тут опытный воин одолел яростного мальчишку. Влас потерял меч и застонал, прикрывая вспоротый бок двумя руками. Пришёл черёд Шатаю вернуть долг. На сей раз он не позволил Большому Вождю обезглавить Малого.
– Твоя кровь – мой позор! – взревел шлях.
– Моя кровь – лучшее, что есть в тебе.
Мечи со звоном столкнулись, Змей играючи отбивал атаки. Первая, вторая, третья… Но ни одна из хитростей, которым Шатай успел обучиться у Срединного княжича, не брала Змея.
– Полно! Тебе не победить меня. Склонись. Склонись! Склонись!
Снова и снова Змей ударами добавлял веса словам. Уже не мастерством, а удачей и молитвами спасался Шатай от острия. Он завалился назад и едва успел приподняться на локтях.
– Ты слаб, – презрительно бросил ему отец. – Ты не должен был рождаться на свет.
– Но, как видэшь, я родился, – процедил шлях.
– Да… – Сталь прочертила борозду через его грудь, разрезая рубаху и вышивая по коже алой нитью. – Ты родился… Убить тебя или… Вот что, – Змей показал зубы, и Шатаю почудилось, что клыки его в самом деле полны яда. – Станешь моим воином. Я научу тебя держать меч.
Шатай плюнул в грязь.
– Да пошэл ты!
Змей провёл по зубам бледным языком.
– Да, так и будет, – задумчиво согласился он сам с собою. – Ты станешь моим воином. И, быть может, получишь кусок моей власти. И женщин. Ты ведь изголодался по женщинам, сын? Ну так сможешь брать их столько, сколько пожелаешь.
В памяти вспыхнул образ аэрдын. Синие очи, пшеничная коса, ноги, бесстыдно обвивающие бёдра срединного княжича…
Она будет принадлежать лишь ему. И никто не посмеет помыслить о жене сына вождя. Быть может только так и удастся защитить любимую? Уж чем-чем, а честью ради неё он пожертвовал давненько. А княжич… ему он отрежет то, чем так гордится срединный ублюдок. И вырвет глаз просто потому, что так захотелось.
Столь яркой и сладкой была картина, что Шатай вздрогнул, когда Влас, отчего-то с обоими глазами, напал на Змея. Отец играючи отбил атаку.
– Ты останешься здесь, в грязи, или пойдёшь со мной, – сказал Змей. – Ну?
Шатай открыл рот… Но заговорило небо.
Оно закричало так, что глухой услышал бы. И ответом ему стал стон земли. Долго она пела, любовью и уговорами взывая к своим детям, но пришёл срок, когда земля боле не могла петь. Она стонала, умирая и захлёбываясь кровью, а люди всё продолжали вспарывать друг другу глотки.
Подсвеченные молниями, чёрные тучи на миг расступились, являя взорам разгневанные лики богов. Кто-то закричал и пал на колени, кто-то пуще прежнего зазвенел железом, взывая к милости и принося жертвы небожителям. Вот только не таких жертв желали боги… Священное древо на холме вспыхнуло, как сухая лучина, казалось, от дождя пламя лишь сильнее разгорается, выпуская из ствола мать-Рожаницу. Складки коры чернели и осыпались, дождевые струи плетьми хлестали по спинам нерадивым детям. В грохоте звучал не то крик, не то вой, и стало не разобрать, кричат люди или нелюди.
А после всё разом прекратилось, замерло в предсмертной судороге, но лишь для того, чтобы ударить снова. Земля дрогнула, а холм, нависающий над маленькой деревней на границе Срединных и Мёртвых земель, величаво сполз вниз, навеки укрывая людей.
Глава 24
Когда те немногие, кого не завалило насмерть землёй, сумели подняться, буря лишь набирала обороты. Словно челн, разрезающий воду, холм разделил сражающихся надвое, и с какой стороны остались друзья, а с какой враги, было уже не разобрать.
Ком земли давил на грудь, Шатай с усилием откинул его и поднялся на нетвёрдые ноги. Окрест лежал погост. Поломанные руки и тела, пики и топоры, торчащие из рыхлой чёрной земли, стоны, доносящиеся откуда-то снизу.
– Влас! – Собственного голоса шлях не расслышал, лишь закашлялся от боли в груди. – Княжич, будь ты проклят!
Земля под сапогом зашевелилась, и Шатай пал на колени, раскидывая её в стороны. Человек был жив и лепетал молитву Рожанице. Уже неважно, шляхом был тот человек или срединником. Шатай до пояса откопал раненого.
– Дальшэ сам!
И заковылял к следующему. Те, кто освобождался, помогали выбраться остальным. Намокая, земля тяжелела, и, чем дальше, тем сложнее было доставать людей из-под завалов. Непостижимая тяжесть давила на них: огромная ступня и кусачие мошки, не иначе.
– Помоги!
Шатай двинулся на зов, чтобы узнать в изуродованном теле одного из жестоких бойцов Змея. Нынче он не ломал чужие кости и не раскручивал над головою пращу. Он лежал под огромным валуном, и его тело ниже пояса было расплющено.
– Помоги… – повторил шлях. Из его рта потекла бурая пена.
