Аромагия. Книга 2 - Анна Орлова
– Не надо, – печально улыбнулся он. – Что я могу вам дать? С ним вам будет лучше.
Можно было не спрашивать, кого он имел в виду. И от земляного, древесно-дымного аромата ветивера, смешанного с пьянящим медовым жасмином, мне хотелось плакать.
– Обещайте! – настойчиво повторила я.
– Обещаю, – твердо ответил Петтер. – И спасибо вам за…
– Время! – приоткрыв дверь, сердитым шепотом сообщил конвоир. Надо думать, он изрядно нервничал из-за нарушения порядка. – Уходите, быстро!
– Мирра, уезжайте! – в спину мне успел сказать Петтер. И уже совсем тихо: – Не надо вам этого…
Долго гадать о смысле его слов не пришлось. У входа в суд меня уже поджидали разъяренные родственники и друзья подсудимых. Новость о моем выступлении распространилась как пожар.
– Шлюха! – крикнул какой-то прыщавый юнец с лихорадочно горящими (то ли от эмоций, то ли от простуды) щеками.
– Продажная тварь! – уверенно поддержал какой-то солидный господин в мундире.
– Своих продала! – отчаянно крикнула полубезумная женщина в засаленном бедном платье. – С нелюдью снюхалась!
Самое страшное, что среди этого моря лиц взгляд то и дело выхватывал пациентов, соседей, знакомых. Те, кого я лечила когда-то, теперь швыряли в меня обидными и злыми словами. И надо думать, через минуту в ход пошли бы заботливо припасенные огрызки и камни…
Однако за спиной моей айсбергом возвышался Исмир, по одному жесту которого леденцы закрыли меня собой. Чуть поодаль уже надрывался свисток, призывая полицейских на подмогу.
Вот только как я могла не видеть? Госпожа Мундиса, походившая на увядшую розу, – ее муж тоже был там, на скамье подсудимых. Заплаканная Гуда, один из сыновей которой служил под началом Ингольва. Служанка господина Гюннара. Хмурый кондитер Эгиль. Господин Бранд – неопрятный, небритый, с помятым лицом запойного пьяницы и в засаленной одежде. Вероятно, хель выставили его из дома, а больше идти ему некуда…
– Пойдемте, – кратко скомандовал Исмир, придерживая меня за плечи. – Вам лучше пока вернуться к сыну. Я обо всем позабочусь.
А я переставляла ноги, стараясь не думать, не чувствовать, не помнить.
Можно долго говорить о том, что они сами виноваты. О преступлении против государства, о судьбе хель и драконов, о правах на землю и договорных обязательствах. Но этого не объяснить близким тех, кого сейчас судили там, в сером казенном доме с решетками на окнах. Разве холодные слова «закон» и «справедливость» заменят им отца, брата, мужа?
Ненависть похожа на дрожжи. Попав в питательную среду, она стремительно пенится, вырастает шапкой…
А я отныне не просто жена преступника. Мы с Валерианом стали изгоями…
Вновь потянулись долгие дни. Поступок мой, пусть глупый и даже безрассудный, снял камень с души, и изматывающая тоска отпустила.
По здравом размышлении я не стала раскрывать сыну деталей своей поездки. Сказала лишь, что ездила по делам и за вещами…
Пациенты мои уверенно шли на поправку, так что от меня требовалось лишь наблюдать за их выздоровлением. Благодаря этому я могла почти все время проводить с сыном.
В один из таких спокойных дней (я давно сбилась со счета, сколько их минуло) мы сидели с Валерианом у воды, уплетая печеную рыбу. Провиантом нас снабжали с избытком, даже кофе привозили, так что нужды мы ни в чем не испытывали.
Я рассказывала сыну о родных, которые, несомненно, будут рады с ним познакомиться, стараясь не думать, что они могли попросту не дожить до этой встречи. Валериана интересовало все: как выглядят леса (проведя всю свою короткую жизнь в ледяном Хельхейме, он не представлял такого множества деревьев, растущих безо всяких теплиц), как строят деревянные крестьянские дома («Мам, это же так… расточительно!») и множество иных вещей, вполне заурядных, с моей точки зрения.
Странный звук неподалеку заставил меня вздрогнуть. Потом он повторился, уже ближе, и я нахмурилась, узнав медвежий рев, оттененный перезвоном бубенцов.
– Кажется, к нам гости! – заметила я, вставая, и отряхнула юбку от прилипшего к ней мха.
– Мам, это что, хель? – удивился Валериан, заинтересованно вглядываясь в появившуюся меж скал могучую фигуру, ведущую за собой медведя.
– Да, – кивнула я, узнавая гостью. – Это тетя Альг-исса.
– Ура! – Валериан подпрыгнул, радостно вскинув руку. За истекшие недели он изрядно подрастерял привитые в академии представления о дисциплине и, каюсь, меня это радовало. – Мам, можно я?..
– Беги уже, – улыбнулась я.
Альг-исса, оставившая своего Хельги у скал, вела себя странно.
– Здравствуй, – сказала она глухо, не прибавив задорного «солнце».
У меня противно засосало под ложечкой. Наверное, оттого, что я никогда еще не видела развеселую Альг-иссу такой серьезной и печальной.
– Что случилось? – спросила я, не отвечая на приветствие. Взглянула на заинтересованно прислушивающегося сына и велела: – Валериан, пойди пока погуляй, хорошо?
Сын насупился, но спорить не стал.
– Да, мам, – буркнул он и поплелся прочь.
– Альг-исса, что случилось? – требовательно повторила я, убедившись, что он уже нас не слышит. – Почему ты приехала?
Насколько я помнила, хель и драконы, невзирая на подчеркнутое уважение друг к другу, старались поменьше пересекаться. Так что для визита Альг-иссы требовалась очень веская причина.
– Ай, у меня письмо. – Она протянула мне сложенный листок. – Мальчик меня просил – я привез!
Непослушными от волнения пальцами я развернула записку. В нескольких местах расплылись пятна от воды, но короткие строчки все еще читались без труда.
«Так будет лучше. Я люблю вас. П.»
Имя его начинается с руны перто – судьба, выбор, рок… Горькая ирония.
– Что с ним? – Слова застревали в горле, и приходилось кричать, чтобы хоть как-то их протолкнуть. – Ты слышишь меня? Что с ним?!
– Исмир сам казнил мальчика. – Альг-исса не отступила, только опустила голову. – Неделю назад. Прости, солнце, я не мог раньше… Ай, в городе бардак, там теперь многие наши застряли…
А перед моими глазами опрокинулось холодное северное небо…
– Мам, – звал меня звенящий отчаянием голосок сына. – Мамочка, что с тобой? Мама!
– Я… в порядке… – с трудом выговорила я.
Возле Альг-иссы жался Валериан, выглядящий совсем ребенком. В глазах слезы, губы дрожат… Но мне, каюсь, было не до него.
В голове не умещалось, что Петтера больше нет. Что я жила спокойно и радостно, мечтала о будущем, общалась с сыном, навещала драконов… А его уже не было.
Как нелепо, как несправедливо! Как же вы могли это допустить, мои боги?! Я больше никогда не назову вас милосердными…
Вспомнился усталый голос Исмира: «Если бы я действительно собирался убить мальчишку, какой смысл был сообщать вам об этом заранее? Проще поставить перед фактом, когда приговор уже будет приведен в исполнение».
Значит, он действительно это сделал?! Тогда к чему было это все?
