Крапива - Даха Тараторина
– Не умеешь – не берись!
Лёгкие поцелуи заглушили боль.
– А ты нэ мэшайся! Аэрдын вчера сначала пришла ко мнэ, если хочэшь знать!
– А ты что?
– А я… – Шатай запнулся. – Я убежал…
Влас рассмеялся:
– Ну и дурак!
Таким потерянным и несчастным Шатай стал в этот миг, что раздираемое на части сердце Крапивы дрогнуло. Она притянула его к себе и погладила по щеке.
– Аэрдын, прости, я нэ смог защитить тэбя…
Крапива остановила шляха.
– Влас прав. Я сама просила… Степь говорила со мной. Она… – Крапива задумалась. Толкнула ли её на распутство колдовская песнь? Заставила ли? Крапива увернулась от поцелуев Власа и села, опираясь о тёплый камень лопатками. Мужчины разом опустили взгляды ниже, и пришлось подтянуть колени к груди, дабы не отвлекать их. Крапива озорно сверкнула синими, как горячий источник, глазами и заговорила: – Нынче такого уже не делают, но при бабке моей матушки, когда засевали поля, молились Рожанице об урожае. И молитва та была… такой, каковую поймёт самый древний из богов. Мужчины и женщины возлежали меж борозд вместе и… – Мужчины сидели подле неё нагие, и Крапива поняла вдруг, что их тела отвлекают её не меньше. Она зажмурилась. – Близостью славили Рожаницу. А Рожаница давала дождь с урожаем. Байгаль была права, когда опоила нас. Мёртвые земли ждали эту молитву. И я не жалею о свершённом. Никто не неволил меня. И никто из вас не в ответе за случившееся.
Влас подполз к ней и осторожно погладил ступню.
– Молитва, говоришь? Что же, так молиться я могу денно и нощно.
Ладонь поднялась к колену, а с него попыталась проскользнуть меж бёдер, но Крапива решительно отпихнула княжича.
– Я сказала, что не жалею. А о том, что теперь буду ложиться под тебя не говорила. Ты мне никто!
Ноздри княжича раздулись от ярости, но заговорил вместо него Шатай.
– Это нэ так. Мы тэпэрь твои мужья.
Крапива рассердилась:
– С чего это вдруг?
– Я рассказывал тэбэ об обычаях шляхов. Раньше жэнщину можно было украсть и, если она согласится… соединиться с мужем в горячэм источникэ, этот брак становится нэрушим даже для вождэй, ибо благословлён богами. А я украл тэбя у Иссохшэго дуба…
От изумления рот травознайки открылся сам собою. Влас же захохотал:
– Ну что, девка, не хотела идти ко мне в молодшие? А я всё ж своего добился! Слышь, шлях! Я только не понял, кто из нас теперь ей муж?
– Мы… оба, – процедил Шатай, и Влас сразу прекратил веселие.
– Как это… оба? Крапива же не шляшенка.
– Но обряд свэршился в наших зэмлях. И аэрдын сама сказала, что никто нэ принуждал её. Тэбя, как я могу судить, нэ принуждали тожэ.
Влас сказал без тени улыбки:
– Насмешил. Крапива не из ваших земель, и два мужа ей точно без надобности. Верно, девка?
– Верно. По правде, мне и один-то… – Крапива озиралась в поисках одёжи, но никак не могла отыскать хоть что-то прикрыться. На… мужей она старалась не глядеть. – Я дала слово Шатаю. И, если он пожелает, исполню его.
– Конэчно, пожэлаю! – не преминул вставить шлях.
– А тебя, Влас, мы вернём отцу живым и здоровым. И на том закончим.
Отчего-то Влас не обрадовался. Он молча вышел из укрытия под дождь и потянулся. Струи воды катились по его поджарому телу, очерчивая мышцы, и Крапива незаметно для себя залюбовалась. Влас постоял, уперев ладони в бёдра, ничуть не смущаясь своего вида, и весело крикнул:
– Совсем недавно ты умереть готова была, лишь бы не возлечь со мною. А сегодня ночью просила держать тебя крепче. Так вот, девка, теперь я тебя не отпущу! Напросилась.
Сложил ладони лодочкой и прыгнул вперёд, в воду. Шатай мрачно наблюдал, как скользит на глубине источника гибкое тело.
– До твоей дэрэвни нэ так уж долго ехать, вэрно? – задумчиво протянул он. – Я постараюсь нэ убить его до этого срока. Но обэщать нэ стану.
***
Прежде Крапива следила за младшими братьями и считала, что те непоседливы, как лягушата. Теперь же ей предстояло уследить за взрослыми мужами, вздумавшими соревноваться, и это оказалось в разы сложнее. Влас и Шатай носились наперегонки, загоняя несчастных звероптиц. Влас в этом деле побеждал, и вскоре Шатай прекратил ввязываться в гонку, а предпочитал ехать ближе к Крапиве и радовать её шляховскими песнями. Песни были красивы и, слушая их, Крапива думала, что не так уж плохо сплела Рожаница ей судьбу, если привела девку к такому мужу. Одно плохо: дома шляха навряд примут с распростёртыми объятиями, да и сама травознайка нет-нет, а вздрагивала, если Шатай касался навершия меча. Но со временем она привыкнет и к этому. Как привыкнет брать его за руку на людях, целовать и… и делить с ним ложе.
Когда шлях считал, что никто не глядит, его чело расчерчивала морщинами тоска. Он прощался с родной степью, как прежде попрощался с племенем. Издревле так повелось, что муж остаётся с родом, а жена, покидая отчий дом, присоединяется к нему. Шатай же ради Крапивы свой род отринул. Неслыханное дело! Разве можно выбирать меж ним, отказавшимся от всего, что имел, и Власом – нахальным, рисующимся, заносчивым… и целующим так сладко, что сердце ухает из груди к коленям.
Поравнявшись с Шатаем, травознайка коснулась его плеча. Звероптицы тут же сцепились меж собою, но всадники уже поняли, что ругаются они больше для виду, а серьёзного вреда не причиняют. Так и вышло: выклевав несколько чешуек из шеи соперника, девкин птиц успокоился и заурчал. А рука Крапивы скользнула по плечу шляха вниз, пока не достигла ладони. Они глядели не друг на друга, а вперёд, на темнеющий горизонт: чем сильнее приближалась граница, тем больше становилось зелени, а хилый кустарник превращался в тонкоствольные деревца. Они переплели пальцы, и каждый боялся, что второй отдёрнет руку.
– Спасибо, Шатай, – тихонько проговорила Крапива.
– За что жэ?
– За всё, что ты оставил ради меня. Надеюсь, я стану тебе хорошей женой и сумею отплатить…
Он стиснул её ладонь так крепко, что впору вскрикнуть, но травознайка стерпела, а Шатай ответил:
– Ради тэбя я отдал бы большэ. Но большэ у мэня ничэго нэт.
Сердце затрепыхалось пойманной птичкой. Не то плакать, не то смеяться хотелось девке.
– Ты возьмёшь мэня в мужья по вашим обычаям? – спросил Шатай. – Чтобы… никто нэ смэл говорить, будто
