Крапива - Даха Тараторина
Та аэрдын, которую он знал, закричала бы и забилась, выпутываясь из жадных рук. Та аэрдын, которую он знал, не оказалась бы в объятиях Власа. Та аэрдын не откидывала бы голову назад, подставляя шею поцелуям.
То была другая аэрдын. То был сон, а во сне чего только не сделается… Шатай велел себе пробудиться, но за мгновение до того, как сумел, Крапива поймала его взгляд и потянулась навстречу.
Мягкие, сладкие, влажные… Лакомства вкуснее, чем её губы, Шатай не пробовал никогда. И полный ярости рык Власа не спугнул его. Шатай лишь перехватил взгляд соперника и теснее прижался к аэрдын. Это он здесь лишний, он, срединник! Крапива прогонит его!
Но девица извивалась в их руках, ловила поцелуи одного и второго… Безумная. И заразившая безумием своих мужчин.
Шатай судорожно содрал рубаху. Каждым кусочком кожи, каждой частицей он жаждал ощущать свою женщину. Языком рисовать узоры на её плечах, пальцами, привыкшими сжимать рукоять меча, повторять изгибы любимого тела.
– Аэрдын…
– Крапива…
Они звали её, нежили шёпотом, и она растворялась в ласковых руках, таяла и стекала в горячую воду. Все они стали единым целым с источником, и вода бурлила, готовая утолить жажду.
Кто-то подхватил её под бёдра, кто-то прильнул к груди, кто-то толкнулся, а кто-то вскрикнул. Клубок змей, переплетённые корни, сросшиеся в целое кусочки разбитой души. Едины. Безумны. Счастливы.
Крапива закричала и широко распахнула глаза, в них отразилось чёрное небо. Первые крупные капли дождя упали на безжизненную землю степи.
Глава 17
Того, кого когда-то прозвали Змеем, одолела тоска. Ему бы восседать в большом шатре с рабынями, пить поднесённый ими мёд, казнить да миловать, коли возникнет надобность… Но ничто из этого боле не радовало воина. Степь, два десятка ветров назад казавшаяся бесконечной, стала мала для него.
Под его началом ходило войско, какового прежде не встречалось в Мёртвых землях. Одно за другим поглощал Змей шляховские племена, и гордые мужи ползали пред ним на брюхе, как псы, лишь бы сохранить шкуру. Змей был милостив. Считал себя таковым. Он давно не отказывал никому, кто признавал его власть. Прежде, годы назад, ещё приходилось обнажать клинки и брать силой приглянувшиеся территории. Нынче же редко кто решался спорить с Большим Вождём, а тех немногих, кто дерзал, доедали смрадники. Он резал им глотки, запрещал поклоняться богам-покровителям, насиловал женщин на глазах у отцов и сыновей… А те лишь гнули спины. Змей уважал силу, но силы в Степи оставалось всё меньше.
Потому-то он неподдельно обрадовался, когда ближник Шал доложил:
– Господинэ, одна из рабынь попыталась сбэжать. А когда я протянул её кнутом, намэрэвалась задушить сэбя им.
Змей подкинул в костёр пук сухой травы, и та вспыхнула, не коснувшись языков огня. Золотые икры взметнулись в темнеющее небо, медленно укрывающееся редкими в этих краях тучами.
– Добро, – кивнул Змей.
– Отчэго жэ добро, господинэ?
Говор шляхов, как и запах их костров, и вкус лепёшек, досаждали Змею. Там, откуда он родом, дикарей держали бы на равных с животными. Впрочем, Змей думал о своих воинах так же: звери, способные укусить кормящую их руку, дай только слабину. Поэтому командир не забывал напоминать, что случается с теми, кто ослушался приказа.
– Оттого, что будет веселие. – Змей улыбнулся, вытер измазанные сажей ладони о штаны, и поднялся. – Можете смотреть.
Он нарочно шёл медленнее, чем мог бы. Негоже срываться на бег такому, как он. Воителю должно шагать размеренно и неотвратимо. К тому же ему нравилось, когда они смотрят. Когда в их глазах мешаются страх, отвращение и зависть. Змей порвал в клочья всё, что дорого народу степи, но они не восстали, а поклонились ему.
Шал неслышно двигался следом, и Змей знал, что даже ближник пырнул бы его ножом под ребро, не сковывай его страх.
Шатёр в лагере был один. Командир не дозволял никому нежиться под пологом да на подушках, и сам тоже не баловал тело. Но женщин, коих он привык возить с собой, проще держать так. Сторожа при виде Змея потупились и распрямили сгорбившиеся от усталости спины. Змей постоял пред ними немного, наслаждаясь дурманящим ароматом страха, и откинул тяжёлый полог.
– Эта, – указал Шал на одну из девок.
Нарушительницу Змей узнал бы и сам. Совсем юная девчушка попала к ним недавно и отличалась строптивым нравом. Когда вождь, обозначая своё право, взял её впервые, она попыталась выколоть ему глаз. Таких он любил особенно: их было веселее ломать.
Девчушка сидела в спущенной до пояса рубахе, а прочие рабыни промывали длинную рваную рану на её спине, оставленную плетью. При виде господина они шарахнулись в стороны и съёжились. И только строптивая буравила его тёмными глазами.
Каждая из женщин готова была броситься и зубами перегрызть врагу горло, и Змею это нравилось.
– Ты! – Он хотел поймать взгляд рабыни, которую прозвал Ладой за покладистость, но та не поднимала глаз, так что пришлось подцепить её подбородок пальцем. – Ты. Ублажи Шала. Он сегодня потрудился и заслужил награду.
Названный воин не проронил ни звука, дабы не рассердить господина, но тело его напряглось от предвкушения. Рабыня коротко кивнула и, как только хозяин отпустил её, на коленях подползла к Шалу. Тот с готовностью развязал пояс, и Змей ухмыльнулся: когда Шал пришёл под его начало, он громче прочих кричал, что касаться дочерей Рожаницы без их дозволения – великий грех. А нынче – гля! – пыхтит, сжимая пятернёй её волосы. После Шал расскажет, как милостив господин, соплеменникам, и каждый будет стараться услужить не хуже, чтобы тоже получить на один раз женщину. А вот со строптивой так просто не выйдет…
Змей бесстрашно приблизился к ней и опустился на корточки. Девка прижимала к груди порванную рубаху и скалилась, словно волчица.
– Что же ты устроила? – почти ласково спросил Большой Вождь.
Вместо ответа девка плюнула ему в лицо. Тут бы рассвирепеть, но мужчина рассмеялся. Кто посторонний решил бы, что рассмеялся он по-доброму, но рабыни, знавшие, как веселится хозяин, бесшумно отползли подальше.
– Куда бы ты бежала, глупая? Вокруг Мёртвые земли.
– Ты сдэлал их мёртвыми! Ты проклятье наших зэмэль! – был ответ.
– Ваших? Нет, что ты! Вашего здесь ничего нет. Все эти земли – мои. И ты тоже моя.
– Я дочь Рожаницы! Надо мной нэт твоей власти!
– Нет? Ну что же…
