Проклятая попаданка серебряной совы - Нана Кас
Прабабка часто произносила это имя. Рассказывала о последней женщине в семье Крыловых как о великой воительнице, после смерти которой целый «проклятый» род сгинул. О той самой Алисии, чья судьба внезапно перестала быть страницей истории.
Но кто «он»? Какую «подсказку» искать?
Моя рациональная часть требовала отложить «мелодраму викторианской эпохи» и заняться реальной работой. Но другая, та, что замирала от страха при виде пауков и боялась кромешной темноты в двадцать лет, была загипнотизирована.
В бархатном ложе ларца нащупав едва заметную неровность и подцепив ногтем край ткани, я открыла потайное отделение. Внутри лежала чёрно-белая фотография. Мужчина с пронзительным взглядом словно бы искал кого-то по ту сторону объектива.
В тот момент в кабинете внезапно потемнело. Нервы сдали, и я собиралась оставить загадки прошлого, но из тайника выпала крошечная металлическая сова-печатка.
«Истинная любовь вечна. Услышьте мои слова…»
Разглядывая изящную гравировку, я читала шёпотом, а глаза сами следовали по строчке.
«…чтобы дверь открылась».
Крышка ларца захлопнулась с неожиданно громким щелчком, словно печать, поставленная под всем этим странным днём. Письма и фотография остались внутри, а у меня возникло ощущение, будто я повернула ключ в замочной скважине давно запертой двери. И теперь из-за неё доносится тихое, едва слышное дыхание.
От ещё большей загадки виски сжало стальным обручем, и в следующее мгновение я уже открыла глаза не в пыльном кабинете.
Выходит, я провалилась сквозь время, а те слова оказались не просто исторической загадкой? Они были приглашением! И я его приняла…
— Осторожно, сударыня, ради Бога!
Суетливая горничная бережно кладёт руку мне на плечо, помогая сесть. Её прикосновение тёплое и живое. Слишком реальное. Оно добивает последние остатки моей надежды на кошмар.
— Где я? — пытаюсь спросить, но получается лишь хриплый шёпот.
— В ваших покоях, госпожа Алисия, — женщина смотрит на меня с искренним беспокойством.
Она вернулась сразу после ухода Киллиана. Подоткнула мне под спину горы подушек, поставила на складной столик поднос с дымящимся бульоном, хрустящим багетом, маслом и вареньем. Хоть стресс и сковывал желудок ледяными цепями, еда всегда меня успокаивала. Поэтому я взяла дрожащей рукой ложку и, зачерпнув жидкость, поднесла ко рту.
Горничная оказалась на удивление заботливой, если не считать, что вся её доброта адресована призраку. Каждое «госпожа Алисия» отзывалось во мне фальшивой нотой. Она помогает справиться с обедом, хвалит мой аппетит, поправляет подушки, а её натруженные пальцы ловко разглаживают складки покрывала. И в этой простой бытовой сцене столько непринуждённой нормальности, что моё положение казалось ещё более абсурдным.
— Вы так напугали хозяина, — приговаривает она, суетясь вокруг. — Он сам на руках принёс вас сюда. Белый как полотно весь. Хоть он и сдержан всегда, но видно было, потрясён до глубины души.
Молча киваю, боясь открыть рот. Её слова не укладываются в голове, сталкиваясь с обрывком того письма. «Потрясён». Убийца может быть потрясён смертью жены, но не её внезапным обмороком. Если, конечно, обморок не спутал ему все карты.
Моя логика бьётся в истерике, отчаянно пытаясь выстроить из осколков связную картину.
— Мне нужно… встать. — Стены этой роскошной клетки смыкаются. Если я проведу здесь ещё минуту, то мой рассудок не выдержит.
— Ой, нет, что вы! Доктор покой велел! — Всплеснула руками горничная, заслоняя собой путь.
— Я хочу привести себя в порядок! — В моём голосе прорывается истерическая нотка, и это срабатывает.
Она мгновенно смягчилась и, бережно поддерживая под локоть, помогла мне подняться. Первые шаги даются с невероятным трудом. Тело не слушалось не только из-за слабости, оно ощущается чужим, более лёгким, лишённым привычной мышечной памяти. Движение требует нового баланса, и я чувствую каждый грубый шов на ночной сорочке и дуновение сквозняка. Это чужая кожа, и я заперта внутри, как в роскошном, но невыносимо тесном коконе.
Женщина подводит меня к умывальному столику в углу, где стоят фаянсовые кувшин и таз. Пока я ополаскиваю лицо, мои глаза лихорадочно скользят по комнате, выискивая хоть какую-то зацепку. Пространство большое, с высоким, давящим потолком. Дубовая мебель, на стенах безликие акварельные пейзажи в золочёных рамах. Ничего личного. Ни единой безделушки, ни книги на прикроватной тумбе. Словно это не спальня, а тщательно обставленный номер в дорогой гостинице.
— Позвольте, я помогу вам переодеться, — мягко предлагает горничная, когда я заканчиваю свой немой спектакль.
Она подводит меня к большому зеркалу в резной раме. И вот я увидела её. Себя. Целиком.
Высокая худощавая фигура в длинной белой сорочке. Плечи настолько узкие, что, видать, хрустнут от неловкого прикосновения. Светлые волосы волнами спускаются до пояса, отчего лицо кажется бледным, почти бесплотным. Я точная копия портрета болезненной аристократки из другого века. Красивая, как фарфоровая кукла, и столь же беззащитная.
Взгляд падает на руки. Я медленно поднимаю их и поворачиваю ладонями вверх.
Тонкие прозрачные пальцы с изящными запястьями. Никаких следов от ручки, которой я исписала горы конспектов. Ни знакомого шрама от пореза бумагой на указательном пальце. Ни родинки на внутренней стороне левого запястья.
И это окончательно добивает меня.
Глядя в зеркало на незнакомку, что смотрит испуганными, бездонно-зелёными глазами, меня неумолимо накрывает ясность: обратного пути нет. Лидия, студентка-лингвист с чёткими планами и своим телом, исчезла. Осталась только Алисия.
Глава 5
Марфа, как я выяснила, когда в комнату зашла молоденькая горничная и обратилась к ней по имени, восприняла моё упрямое желание «привести себя в порядок» с убийственной буквальностью.
Переодевание стало церемонией медленного удушения, пыткой, достойной инквизиции. Горничная принесла неэластичный корсет, о котором я когда-то читала в романах, а настоящего костяного монстра из плотной ткани и гибких пластин. Когда Марфа принялась его зашнуровывать, мир сузился до невыносимо сдавливающего дискомфорта. Рёбра протестующе скрипели, лёгкие не могли расправиться, я ловила воздух жалкими глотками. Казалось, ещё немного, и потеряю сознание от банального удушья.
— Чуть свободнее, Марфа, умоляю, — выдавила я, цепляясь за стойку кровати.
— Но, сударыня, вы же говорили, что талия должна быть тоньше, чем у королевы!
От этой фразы становится ещё хуже. Значит, настоящая Алисия была не только легкомысленной, но и жертвой моды до самоистязания. Возможно, я ошиблась в причине своего обморока. Не шок от путешествия во времени, а тотальная гипоксия свела с ума мой мозг.
— Сегодня я предпочту дышать, — хриплю я.
Марфа с немым осуждением слегка распускает шнуровку, но это всё равно что ослабить удавку, а не
