Проклятая попаданка серебряной совы - Нана Кас
Киллиан? Он пришёл?
Судный час наступил раньше, чем я успела опомниться. Инстинкт кричит: «Нет!». Спрятаться, запереться, сделать вид, что меня нет.
Сжав кулаки под одеялом, я наполнила лёгкие воздухом, но не успела возразить, дверь открывается, и в комнату входит он.
Мужчина на пороге выше, чем мне показалось в гостиной. Его тёмный сюртук подчёркивал ширину плеч и стройность. Лицо бледное, с тенями под глазами. Но не это привлекло внимание, а его взгляд, следивший за мной с фотографии, сейчас смотрит с такой смесью тревоги и почтительной осторожности, что по коже пробежали мурашки.
Киллиан замер, не решаясь подойти ближе.
— Алисия, — произнёс он тихо своим бархатистым голосом, лишённым гнева, в нём слышалась только глубокая усталость. — Как вы?
Он назвал меня её именем. С такой естественной нежностью, будто произносил тысячу раз. Острая боль сжала сердце. Он обращался не ко мне, я лишь самозванка в её коже, ворующая их историю.
Не в силах ответить, я просто смотрю на него, пока мелкая дрожь пронзает всё тело. Мой ужас, должно быть, написан на лице крупными буквами, потому что его взгляд становится ещё более пристальным.
Киллиан делает осторожный шаг вперёд, и я инстинктивно отстраняюсь, вжимаясь в резное изголовье кровати.
Мужчина замер, приподнимая руки в жесте, одновременно успокаивающем и сдающемся.
— Я не причиню вам вреда, Алисия. Клянусь. — Его взгляд скользнул по моему лицу, по белым от напряжения пальцам, вцепившимся в дерево. — Доктор сказал, вам нужен покой.
Доктор. Всё настолько чудовищно реально, так безупречно отлажено. Не мираж, целый мир со своими железными правилами, врачами… мужьями. Трагедиями, давно прописанными в истории.
Я попыталась заставить работать голосовые связки. Выдохнуть «я не она», сорвать с себя маску одним признанием. Но язык лежит во рту мёртвым грузом. Слова застряли в горле, перекрытые ледяной волной паники. А если скажу? Он поверит? Или решит, что я обезумела, и запрёт в комнате с мягкими стенами? А может… моё безумие и станет тем спусковым крючком, который превратит разбитого аристократа в убийцу?
— Не пытайтесь говорить, — тихо говорит он. В глубине его глаз мелькнуло нечто похожее на раскаяние.
В голосе звучала такая искренность, что паника на мгновение отступила, уступая место парализующей растерянности.
Кто ты? Заботливый муж с разрывающимся от беспомощности сердцем? Или искусный актёр, играющий на струнах чужой жалости? Письмо с предупреждением взывало к осторожности, требовало не доверять. Но тогда кому?
— Я… я не помню. — Прячу разгорячённое лицо в ладонях. Горло саднило, словно я кричала несколько часов. — Ничего не помню. Что здесь происходит? Кто я?
В наступившей тишине можно было утопиться. Я боялась поднять взгляд, и увидеть разоблачение в его глазах. Затем услышала тяжёлый, сдавленный вздох. Звук человека, смиряющегося с бедой.
— Это пройдёт, — отвечает он без упрёка. — Доктор предупреждал о возможной путанице в памяти. Вы Алисия Крылова. Моя жена. И вы в безопасности в нашем доме.
Моя жена.
Слова повисли в воздухе, тяжёлые и неоспоримые.
— Отдыхай.
Его голос прозвучал ближе, прямо у кровати. Я рискнула выглянуть из-за пальцев, ставших моим единственным укрытием. Он стоит, глядя на меня с тем же выражением неугасающей тревоги, что пугает сильнее открытой ярости.
— Я пришлю Марфу. Если что-то понадобится… скажи ей.
Он не ждёт ответа, не пытается коснуться меня или проявить супружескую нежность, которой в особняке, судя по всему, и не водилось. Просто разворачивается и выходит, прикрывая дверь с едва слышным щелчком, будто боится раздавить тишину и меня вместе с ней.
И тут же из коридора доносится приглушённый низкий голос, пропитанный нетерпением:
— Ну, как она? Всё же не настолько плохо…
— От твоего напора она точно быстрее не оправится, — устало парирует уже знакомый баритон Киллиана. — Оставь её. Дай прийти в себя.
— Но она же очнулась, — настаивает незнакомец.
— Угомонись. Она всё равно тебя не узнает, — резко оборвал его Киллиан. — Пойдём…
— Как не узнает? Доктор говорил о простом переутомлении…
Их спорящие голоса затихают, растворяясь в коридоре вместе с шагами. Я лежу, погрузившись в наступившее безмолвие, и дрожь постепенно отступает, сменяясь кристально ясным пониманием.
Он поверил.
Принял потерю памяти за правду. Это даст мне время перевести дух и понять, в какую именно историю я ввязалась.
Но эта ложь, обоюдоострый меч. Я не смогу постоянно ссылаться на амнезию, мне предстоит стать Алисией. Не просто притвориться, а носить её платья, говорить её словами. И разгадать тайну, что привела меня сюда, до того как она… или сам Киллиан… убьёт свою жену.
Я опускаю взгляд на тонкие, чужие пальцы, вцепившиеся в кружево одеяла.
Кто я? Игрушка судьбы, брошенная в водоворот прошлого? Или полноправная участница драмы, первый акт которой написан больше века назад, и теперь пришло время для второго?
Ответа нет. Лишь гнетущая тишина комнаты, пропахшая ладаном, и давящее, неумолимое чувство, что самые страшные открытия ещё впереди.
Глава 4
Тогда, в воздухе кабинета, пропитанном духом старой бумаги, это щемящее любопытство казалось невинной забавой.
Я развязывала выцветшую шелковую ленту, листала чужие, поблёкшие от времени письма, пока мои пальцы дрожали от волнения, от прикосновения к истории.
Как же я заблуждалась.
Среди громадных кряжистых томов, словно дитя, заблудившееся в лесу спящих гигантов, стоял изящный ларец неестественно чёрного цвета. Тяжелей, чем можно было предположить по его размерам, он удивительно приятно лежал в ладонях. На крышке, обрамленной причудливыми узорами, красовалась инкрустация из серебра в виде совы, чьи крылья обнимали циферблат часов. Её большие выпуклые глаза, сделанные из тёмного камня, казалось, смотрели прямо на меня.
В тот миг что-то ёкнуло внутри. Я пыталась подавить настойчивое желание узнать больше, оно вело в тёмные закоулки, где привычные правила логики бессильны. Но, как следствие, у меня ничего не вышло.
Письма в ларце были разные: деловые предложения, сухие благодарности за переводы… Ничего, что говорило бы о владельце или цепляло за душу. С лёгким разочарованием я отложила их в сторону, как вдруг из пачки выпал небольшой листок. Торопливое письмо, сбившееся с ритма, с резкими росчерками, выдававшими панику. «Мой дорогой, я боюсь, что подозрения не беспочвенны. Он что-то замышляет. Если со мной что-то случится, прошу, ищи подсказку…»
На этом всё обрывалось. Последнее слово превратилось в кляксу, похожую на чёрную слезу, будто перо вырвали из руки. Но внизу, под этим незаконченным криком, стояла изящная
