Проклятая попаданка серебряной совы - Нана Кас
Резко сажусь, и мир плывёт, закручиваясь воронкой. В висках стучит: «Беги!»
В этот момент дверь с протяжным скрипом приоткрывается. В комнату вплывает пожилая женщина в тёмно-зелёном платье и белоснежном чепце. Увидев меня, она всплёскивает руками, и на морщинистом лице расцветает улыбка безудержного облегчения.
— Госпожа Алисия! Слава Создателю! Вы очнулись!
Алисия?
Моё имя Лидия.
Почему она зовёт меня Алисией?
Она приближается к кровати и поправляет одеяло.
— Вы нас так напугали… Почти трое суток без памяти. Хозяин не отходил, пока доктор не велел дать вам покой.
Трое суток? Хозяин?
Каждое слово, точный удар молотка, вбивающий в сознание гвоздь ужаса. Это не может быть реальностью. Скорее галлюцинация, в которую меня погрузили с головой.
— Воды, госпожа? — Голос женщины ласковый, но он обжигает, словно раскалённая проволока.
Молча киваю, не в силах издать ни звука. Горничная наливает воду из расписного кувшина и передаёт мне. Пальцы дрожат так, что я едва удерживаю стакан. Ледяная влага обжигает пересохшее горло, но не может растопить ком паники, засевший глубоко внутри, под самым сердцем.
Пока я пью, делая маленькие глотки, женщина суетится, поправляя подушки. Её сочувствующий взгляд скользит по моему лицу…
— Как же вы нас напугали, — причитает она, стирая невидимую пыль с прикроватной тумбы, — такой обморок, да ещё и с криком… Господин Киллиан думал, вам дурно сделалось от чаю. Уж он-то был вне себя.
Киллиан.
Перед глазами, поверх этого жуткого сна, снова всплыло лицо мужчины, искажённое неподдельной тревогой, когда он бросился ко мне через гостиную. Его руки, прикосновение, которое сквозь накатывающую пелену обморока показалось одновременно сильным, властным и… до жути бережным. Это не вязалось с плоским образом холодного злодея из недописанного письма.
«Если со мной что-то случится…»
Обрывок фразы из ларца пронзает, как осколок. Сердце ёкает и замирает.
Вернув стакан, я заставляю лёгкие работать ровнее. Здесь нужна мыслить логически. Это единственный якорь, что удержит меня от безумия.
— Я… не понимаю, — голос звучит чужим, выше и тоньше моего. — Что… случилось?
Женщина вздыхает, с материнской заботой присаживаясь на край кровати.
— Да ничего особенного, госпожа. Сидели вы с хозяином в голубой гостиной, чай пили. Беседовали о будущем бале у князей Голицыных. Вы смотрелись усталой, но спокойной. Мило улыбались. И вдруг… — Она разводит руками. — Будто бес в вас вселился. Вскочили, словно ужаленные, вскрикнули и на пол.
Слушаю, и обрывки мозаики складываются в жутковатую картину. Они пили чай. Беседовали. А потом я, Лидия из будущего, моргнула и оказалась здесь, за несколько дней до трагедии, лицом к лицу с человеком из истлевшего прошлого. Мой крик и обморок были единственно возможной реакцией.
Пока горничная говорит, мой взгляд скользит по комнате. Роскошной, но душной, как гроб, задрапированный бархатом. И там, на туалетном столике, притаилось небольшое овальное зеркало в серебряной оправе. Меня тянет к нему с неодолимой силой, смесью страха и мазохистского любопытства. Я должна увидеть.
— Зеркало, — вырывается у меня, выдавая бурю внутри.
Женщина с недоумением хмурится, но покорно берёт его и подаёт мне. Непослушной рукой я медленно подношу тяжёлую раму к лицу, как приговорённый к плахе.
Из затуманенной поверхности на меня смотрит незнакомка.
Бледное, почти прозрачное лицо, обрамлённое волнами светлых, цвета пшеницы, волос. Огромные зелёные глаза, полные немого ужаса. Тонкие, изящно изогнутые брови и маленький, упрямо сжатый рот. Она хрупкая, словно фарфоровая статуэтка. Совершенно, до боли чужая. Ничего общего с моими тёмными, вьющимися волосами, смуглой от солнца кожей и решительным взглядом человека, знающего свою цель.
Медленно провожу ладонью по щеке. Незнакомка в зеркале в точности повторяет движение. Её бледные пальцы касаются кожи.
Это самое выворачивающее ощущение в моей жизни. Хуже падения в темноте. Осознание, что собственное отражение стало чужой маской, за которой заточена твоя душа.
Зеркало выскальзывает из ослабевших пальцев и с глухим стуком падает на одеяло.
Мама… Я разбирала архив… Моя студенческая жизнь, которая должна продолжиться в конце лета…
Мысли о настоящем кажутся теперь несбыточным сном, туманным и нереальным. Щипаю себя за запястье, и короткая боль иглами расползается по телу, доказывая лишь одно: это не сон. Это жестокая, непробиваемая явь.
Хочу проснуться. До слёз отчаянно хочу, потому что здесь, в этой чужой реальности, у меня нет ничего. Ни мамы, ни друзей, ни чётких планов на завтра. Даже моего тела. Лишь роль в пьесе, которую я не учила. И тайна, что начинает разворачивать лепестки, обещая быть смертельно ядовитой.
Глава 3
Женщина отнесла зеркало обратно на туалетный столик и, пообещав принести бульон, наконец вышла. Щелчок замка прозвучал оглушительно, словно разорвав последние нити, связывающие с моей реальностью. Я застыла в давящей тишине, от которой звенело в ушах. Совершенно одна. В чужом теле, в чужой эпохе, в роскошной тюрьме без решёток.
Я откидываюсь на подушки, сжимая виски пальцами, чтобы подавить нарастающий хаос внутри. Голова гудит, перегруженная попытками осмыслить случившееся.
Это не сон.
Слишком осязаемы запахи: воска, благовоний, удушливый аромат лаванды от постельного белья. Реальна и тяжесть чужих волос на плечах, хрупкость тонких запястий, одно из которых я сжимаю, отсчитывая учащённый пульс.
Я зажмурилась, цепляясь за память, как утопающий за соломинку.
Воспоминания поплыли чёткими кадрами. Лето, пыльный кабинет, залитый слепящим солнцем. Мама назвала это «данью уважения предкам» перед моим возвращением в университет. Её просьба казалась такой незначительной на фоне моих грандиозных планов. Я злилась, считая каждую потерянную минуту, мечтая о своей упорядоченной жизни, где нет места пыльным семейным тайнам.
И тот самый ларец. Чёрного дерева с серебряной совой на крышке, с пронзительным знающим взглядом. Стопка писем, перевязанных лентой… И последняя записка, обрывающаяся на полуслове: «Если со мной что-то случится, прошу, ищи подсказку…» Продолжение которого я так и не успела найти. А потом… фотография.
Лицо, застывшее во времени, смотрело на меня с посеревшего картона.
Теперь Киллиан здесь. Во плоти. Супруг Алисии. Где-то за этими стенами дышит тот, чья судьба переплелась с моей самым непостижимым образом. Что скрывалось за маской светского мужа? Почуял ли он в моём вскрике лишь недомогание?
Робкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Сердце бешено заколотилось, предвосхищая появление нового персонажа. И в проём просунулось испуганное личико молоденькой горничной.
— Госпожа, — шепчет она, — хозяин спрашивает, можно ли
