Проклятая попаданка серебряной совы - Нана Кас
— А ты… — его взгляд опускается на меня. — Ты всегда насторожена и смотришь на всё как маленький ребёнок, который ожидает подвоха, всматриваясь в темноту. Ты вслушиваешься в тишину и выискиваешь угрозу.
Да, я не несу с собой покой. Я боюсь всего. Но слышать это из его уст… Осознавать, что он видит меня настолько ясно, заставляет что-то сжиматься внутри. Не от обиды, а от чего-то иного, тревожного и щемящего.
— Значит, я разочарование? — тихо спрашиваю я.
— Мои ожидания… были поверхностными. Надежда на её возвращение, но Елены больше нет. Ничего не выходит, сколько бы Киллиан ни пытался, а я просто хотел увидеть один силуэт поверх другого. А нужно было просто смотреть.
Виктор замолкает и не говорит больше ни слова. Просто стоит, погруженный в свои мысли, а я сижу, и тишина между нами уже не кажется такой враждебной. Она наполнена горьким осознанием, странным ощущением близости, взаимным сожалением и… чем-то ещё неуловимым, что заставляет моё сердце биться чаще, когда я смотрю на его профиль, освещённый огнём. Опасность всё также витает в воздухе, но теперь её источник не только болезненная любовь Киллиана, но и это новое, незнакомое чувство. Нежное и пугающее одновременно, которое шепчет, что быть увиденной настоящей и испуганной, возможно, страшнее, чем быть принятой за призрака.
Глава 29
Следующий день тянется бесцельно, словно сироп. После полудня Киллиан приглашает меня на обед в малую столовую. Он выглядит задумчивым, его пальцы время от времени барабанят по столу, выводя нервный ритм. Я чувствую его взгляд на себе, но когда поднимаю глаза, он тут же отводит свой в сторону. Воздух наполнен невысказанными вопросами.
Когда слуги уносят десерт, он вдруг поднимается.
— Пойдём, — говорит он, и в его голосе слышится странное, сдерживаемое возбуждение. — Я хочу кое-что тебе показать. Возможно, это поможет тебе… вспомнить.
Липкая тревога сжимает мне горло, но я молча киваю и следую за ним. Мы поднимаемся по главной лестнице, но, вместо того чтобы свернуть в сторону его кабинета и библиотеки, он ведёт меня дальше, в редко посещаемую часть особняка. Он останавливается перед ничем не примечательной дверью, встроенной в панель стены, и достаёт из кармана ключ.
Дверь открывается беззвучно, впуская нас в помещение, которое явно не предназначено для посторонних глаз.
Это не кабинет, а что-то между мастерской, святилищем и сумасшедшим домом, или всё сразу. Воздух пахнет маслом и бумагой. Комната заставлена столами, заваленными не чертежами, а целыми инженерными проектами. Повсюду разложены странные инструменты, медные провода, стеклянные колбы с мутными жидкостями. Но больше всего меня поражают стены. Они испещрены сложнейшими схемами, нарисованными прямо на обоях углем и мелом. В центре многих из них — контур того самого механизма, хронометра с совой, что стоит в библиотеке. Но здесь он изображён в разрезе, с бесчисленными стрелками, формулами, пометками на непонятном языке.
— Я редко кого сюда привожу, — тихо говорит Киллиан, замирая посреди этого хаоса. Его глаза горят тем самым фанатичным огнём, который я уже видела. — Но ты… ты всегда проявляла к этому интерес. Перед тем как… случился твой недуг.
Молчу, вспоминая слова Виктора, сказанные в кабинете: «Алисия никогда не интересовалась его работой. Считала это скучным».
— Ты проводила здесь часы, — продолжает он, подходя к одному из столов. Он берёт в руки обгоревший по краям, иссиня-чёрный от копоти блокнот в кожаном переплёте. — Вела записи. Спрашивала, пыталась понять. Вот, смотри.
Он протягивает мне дневник. Сердце уходит в пятки, когда я беру его дрожащими пальцами. Страницы обуглены, многие слова невозможно разобрать, но на тех листах, что уцелели, я узнаю почерк. Аккуратный, изящный, с лёгким наклоном, как в письмах Елены в её комнате. Это её дневник?
— Почему он… в таком состоянии? — с трудом выдавливаю я, ощущая пробегающие по спине мурашки. Киллиан хмурится, его взгляд становится жёстким.
— Ты хотела от него избавиться. Бросила в камин, но я успел его спасти. Взял на хранение. Я знал, он ещё понадобится.
Он описывает поступок, на который была способна лишь Алисия — женщина, напуганная его неутолимой жаждой исследований механизмов. А сейчас он стирает границы между ними, создавая в своём сознании единый, искажённый образ.
Мой взгляд скользит по столам, и я замечаю среди чертежей портрет в деревянной раме. На нём Елена. Я осторожно беру его в руки. На обороте чужой угловатой рукой выведено: «Душа, потерянная во времени, ищет пристанища».
Киллиан подходит ближе, его плечо касается моего. Он смотрит на портрет, и его лицо озаряется странной улыбкой. Взгляд устремляется в какую-то далёкую, видимую лишь ему реальность.
— Не волнуйся, — произносит он ласково. — Она вернётся. Твоя память. Шестерёнки встают на свои места. Все повреждения будут исправлены. Ты скоро всё вспомнишь. Я обещаю.
В его словах нет ни капли сомнения. Только слепая, фанатичная вера. Он смотрит сквозь меня, говоря с той, кого, как он убеждён, вернул из небытия. Он не просто одержим. Он живёт в собственной реальности, где жива Елена, а Алисия — всего лишь сосуд, в котором пробудилась его утраченная любовь.
Я стою, застыв, с обгоревшим дневником Елены в одной руке и её портретом — в другой, и понимаю, что держу в руках вещественное доказательство его безумия. И осознаю с леденящей душу ясностью: он не остановится ни перед чем, чтобы заставить призрака ожить окончательно. И если она откажется являться, его ярость обрушится на ту, что посмела занять чужое место.
Сославшись на головную боль, я покидаю Киллиана в спешке. Он порывается проводить, но я прошу его дать мне время побыть одной и подумать, вызвав этим явное недовольство. Но он отпускает меня без возражений.
Ощущение лёгкого раздражения осталось во рту, словно пепел. Вырвавшись из душного плена мастерской, я блуждаю по коридорам, пытаясь стряхнуть с себя ощущение липкого наблюдения. Особняк полон шёпота паркета, скрипа старых балок, тихого движения воздуха в тёмных коридорах. Именно в одном из таких переходов, где ковёр глушит шаги, я почти сталкиваюсь с ним.
Дворецкий Филипп возникает передо мной внезапно, будто вырастая
