Ученица Волхва - Иван Тарасов
Возле колодца сидел старый охотник Гаврила, потирая поясницу. Его лицо искривилось от боли, но он махнул рукой на вопрос Арины:
— Да пустяки, внучка. Возраст…
Она не стала спорить. Достала из сумки сушёный корень окопника, растёрла его в ладонях и, шепнув заклинание, приложила к его спине. Руны на её пальцах вспыхнули едва заметным золотым светом.
— Спасибо, Аринка, — охотник выпрямился, удивлённо потянувшись. — Словно двадцать лет сбросил.
Улыбнувшись, Арина пошла дальше, но тут её взгляд упал на лавку у дома ткачихи Марфы. Там сидел Тихон — молодой парень, чьё имя знала вся деревня. Сын лучшего охотника, он славился меткостью и умением читать следы зверей. Но сейчас он сжимал кружку браги так, будто хотел её раздавить. Лицо его было бледным, глаза — стеклянными, а пальцы дрожали. Он сделал глоток, сморщился и отставил кружку, словно впервые пробовал эту горькую влагу.
Арина подошла, отбрасывая тень на его колени.
— Тихон?
Он вздрогнул, словно её голос вырвал его из кошмара.
— Арина… — он попытался улыбнуться, но получилось криво. — Ничего, просто… устал.
Небо начало хмуриться. Тучи, как стая серых ворон, закрыли солнце. Ветер зашелестел листьями, предупреждая о буре.
— Усталость брагой не лечат, — мягко сказала Арина, садясь рядом. — Расскажи.
Тихон закусил губу. Его взгляд метнулся к лесу, темневшему на горизонте.
— Снится мне… голос, — прошептал он. — Женский. Зовёт. Каждую ночь.
Он сглотнул, и Арина заметила, как дрожит его горло.
— Вчера… я проснулся у ручья. В зубах — перья тетерева. На руках — земля.
Арина нахмурилась. Она знала: Тихон — оборотень. Его род уже век был связан с барсуками — хранителями леса. Они не вредили людям, лишь оберегали границы Чернобора от нечисти. Но сейчас в его глазах читался страх, а не сила.
— Мавка, — прошептала Арина.
Тихон кивнул, сжав кулаки.
— Она вьётся в мыслях. Смеётся. Говорит, что я её… что я должен прийти.
Первый удар грома прокатился над деревней. Дождь начал стучать по крышам, и улица опустела. Арина положила руку на его плечо, и Тихон вздрогнул, будто её прикосновение обожгло.
— Ты не один, — сказала она твёрдо. — Оборотни — защитники. Твоя кровь сильнее её чар.
Он посмотрел на неё, и в его глазах мелькнула искра надежды. Но тут ветер принёс с запада тонкий смех — женский, звенящий, как ледяной ручей. Тихон вскочил, опрокинув кружку.
— Она здесь…
Арина схватила его за руку.
— Иди ко мне в избу. Сейчас.
Они побежали под ливнем, а за спиной у них, в клубящихся тучах, что-то шевелилось. Белое, как лунный свет, и опасное, как осенний туман.
Изба Радомира пахла дымом полыни и корнем мандрагоры. Арина сидела у стола, наблюдая, как любимый растирает в ступке сушёные листья сон-травы. Тихон лежал на лавке, его лицо, обычно смуглое от лесных походов, было бледным, как лунный свет.
— Это ненадолго, — сказал Радомир, подливая в отвар каплю мёда, собранного с кладбищенских цветов. — Но пока он спит, мавка не достанет его.
Арина кивнула, но её пальцы нервно перебирали край платья.
— Кто они, Радомир? Мавки… как ими становятся?
Он вздохнул, поставив чашу с дымящимся зельем на полку. Ветер за окном завыл, будто сам лес ждал ответа.
— Они — души тех, кого предали дважды, — начал он. — Умерших в отчаянии, забытых в болотах, или девушек, чьи сердца разбиты так, что даже смерть не принесла покоя.
Радомир достал из сундука старый свиток, развернул его. На пожелтевшей бумаге был изображён силуэт девушки с пустыми глазами, стоящей среди трясины.
— Это было прошлой осенью… Я рассказывал тебе о ней помнишь Дарью?
Арина вздрогнула. Дарья — девочка лет тринадцати, дочь ткачихи Марфы. Всё село искало её, когда она не вернулась с клюквенного сбора.
— Нашли весной, — прошептала Арина. — Она сидела на кочке, вся в тине, и звала женщин по имени…
— Да, — Радомир коснулся свитка, и изображение зашевелилось. — Её заманила другая мавка. Теперь Дарья — одна из них. Её душа застряла между мирами, а тело стало орудием мести.
Тихон застонал во сне. Его пальцы сжали край одеяла, будто даже в забытьи он боролся с зовом.
— Почему она зовёт именно женщин? — спросила Арина.
— Мавки ненавидят тех, кто мог стать матерью, — объяснил Радомир. — Они мстят за свою потерянную жизнь. Но Дарья… она не просто зовёт. Она ищет замену матери. Марфу держат подальше от той топи, она может не удержаться и ринутся к дочери и … умереть.
Арина встала, подойдя к окну. За Кокшеньгой виднелось болото — чёрное пятно, где даже днём царили сумерки.
— Если Дарья стала мавкой, значит, её можно спасти?
Радомир молчал слишком долго.
— Тело её сгнило в трясине, — наконец сказал он. — Но душа… душа всё ещё кричит. Чтобы освободить её, нужно найти то, что связывает её с этим местом.
Тихон резко сел, его глаза широко раскрылись, но в них не было осознанности.
— Она здесь… — прохрипел он, указывая на стену. — В углу…
Радомир бросил горсть соли в печь. Огонь вспыхнул зелёным пламенем, осветив пустоту. Но Арина почувствовала — в избе стало холоднее.
— Она пытается прорваться. Необычно сильная — прошептал волхв. — Отвар действует, но ненадолго. Завтра мы идём на болото.
Арина кивнула, глядя на Тихона. Его руки дрожали, но теперь это была дрожь не страха, а ярости.
— Он будет сражаться, — сказала она.
— И мы ему поможем, — Радомир положил руку на плечо охотника. — Но сначала — найти то, что осталось от Дарьи. Её куклу.
Арина вспомнила: ей рассказывали, что Дарья всегда носила с собой тряпичную куклу с вышитыми глазами. Её не нашли вместе с телом.
— Кукла в болоте, — поняла она. — Она держит душу девочки здесь.
Радомир кивнул, доставая из сундука мешочек с серебряной пыльцой.
— И если мы сожжём её, Дарья обретёт покой.
Тихон приподнялся, его глаза светились тусклым жёлтым светом — звериным, но решительным.
— Я поведу вас, — сказал он. — Барсук чует топи лучше человека.
За окном ветер завыл громче. Где-то вдали, на болоте, запела мавка — голосом Дарьи, смешанным с шелестом камышей.
Песня мавки
Куплет 1:
Туман над болотом, свеча догорает,
Луна в камышах мою грусть отражает.
Мамка, родная, услышь голосок —
Полать моя нынче холодный песок.
Припев:
Ой, мама, мама, не найти дороги,
Камня на могиле не поставят в ноги.
Ой, мама,
