Западня - Ева Гончар
Феликс, конечно, знал об опасности, угрожающей всем обладателям Дара, особенно таким бесправным и нищим, как он. Чем реже рождались в мире Одарённые дети, тем больше появлялось желающих забрать себе их магические способности. И вроде бы каждому на Континенте известно было, что Дар нельзя отнять, а можно лишь передать по доброй воле… но Одарённые почему-то пропадали один за другим. Иные из них потом возвращались, не желая признаться, где были и что пережили — возвращались обычными людьми с навсегда потухшим взглядом. Большинство же, увы, исчезало бесследно.
Поэтому, похоронив мать, Феликс поспешил покинуть посёлок, все до единого обитатели которого знали теперь о его Даре, и у него началась совсем другая жизнь, которую ошалевший от восторга Мангана рассматривал теперь, как под лупой. Придворный Маг даже не пытался щадить свою жертву — устройство, читающее воспоминания, заработало в полную мощность, вытягивая в «Окно» всё новые и новые образы. Многоликий, вынужденный давать пояснения, едва шевелил губами. Ощущая, как препарируют его мозг, он сходил с ума от боли и отвращения к самому себе.
Потрошителю, впрочем, не было дело до того, где и как жил мальчишка-оборотень, прежде чем вырос и стал Многоликим, взбудоражившим половину Континента. Но Дар! «Естествоиспытатель» не желал упустить ни одной из множества минут, потраченных Феликсом на то, чтобы научиться управлять открывшимися способностями. Выспрашивал обо всём, не гнушаясь физиологическими деталями, которые гадко и стыдно было вспоминать. Смеялся мерзким кашляющим смехом, наблюдая, как неуклюже ковылял Феликс в обличье летучей мыши, не знающей, куда девать свои мягкие перепончатые крылья. Вновь и вновь рассматривал в «Окне», с какой фантастической скоростью заживают полученные оборотнем раны.
«Я убью его, — равнодушно думал Многоликий, когда его мучитель делал паузу, чтобы отлучиться из клетки. — Я убью его — мне бы только добраться до его горла…» На эмоции сил у него не было.
Час проходил за часом, но пленник давно потерял счёт времени в настоящем — лишь бы в «Окне Памяти» прошлое не летело чересчур быстро! Однако воспоминания детства и юности всё же закончились, а взрослые годы Многоликого Мангана пролистывал, как скучную книгу, лишь изредка задавая вопросы. Когда в «Окне» вдруг появились хоромы градоначальника имперской столицы, Придворный Маг хихикнул:
— Сюда бы королевских дознавателей — вот бы они полюбовались на твои подвиги! Признайся, голубчик, что тебе понадобилось от этого достойнейшего человека?
Едва живой Феликс промолчал, сочтя этот вопрос риторическим.
— Знаю-знаю, ты себя преступником не считаешь… — продолжил за него Мангана. — Но ведь за что-то тебя выперли из Империи? Ума не приложу, как они это сделали…
Изображение дома о восьми колоннах пошло рябью и растаяло, а новая картинка заставила Потрошителя присвистнуть:
— Ого! А мы-то с его величеством голову сломали, гадая, кто сумел найти на тебя управу.
* * *
Лампа с абажуром в виде зелёной стеклянной лилии горела на столе в Кедровом кабинете, портьеры были задёрнуты — нынче утром Король сюда ещё не заходил. Отец, и правда, забыл вчера выключить свет, поняла Принцесса. Приди она в Кедровый кабинет ночью, как собиралась, Многоликий уже сейчас был бы на свободе… конечно, при условии, что ей удалось бы найти ключ. Сама не своя от сожаления и досады — не хотелось даже думать, какую цену пленник заплатит за лишний день задержки! — Эрика, спеша и дёргаясь от каждого шороха, натянула перчатки и принялась за поиски.
Как все Одарённые, она умела безо всяких ухищрений отличать волшебные предметы от обыкновенных, хотя и не умела определять природу и свойства волшебства — для этого требовалось особое обучение, которого у неё, разумеется, не было. Слабые бытовые чары распознавались по характерному покалыванию в пальцах, прикасавшихся к предмету. Более сильную магию можно было увидеть глазами — как слабо окрашенное бледное свечение. Могучий древний артефакт Эрика различила бы через каменную стену, но к маленькому ключику, пусть даже старинной работы, следовало подобраться поближе. Поэтому она методично осматривала ящик за ящиком и полку за полкой. Начала с сейфа, открывать который умела, кажется, всегда: ещё совсем крохой запомнила, на какие кнопки и в каком порядке нажимал отец — будто знала, что это знание когда-нибудь ей пригодится. Но в сейфе ничего волшебного не было, кроме Большой Королевской печати и её оттисков на документах. Ничего не было ни в письменном столе, ни в застеклённом шкафу рядом с ним. Оставался ещё ряд стеллажей у противоположной стены, от пола до потолка заполненных папками и книгами.
Один за другим Принцесса ощупывала толстые тома, благо, ей не требовалось ставить лесенку, чтобы добраться до верхних полок. Манускрипты, сохранившиеся с тех пор, когда волшебство ещё не стало редкостью в этом мире, то и дело сбивали её с толку — приходилось вытаскивать их и перелистывать, подозревая, что внутри у них вырезан тайник. Но всё было напрасно — книги оставались книгами, папки из огрубевшей кожи распирало от старых бумаг, а время стремительно истекало… на самом деле, его уже не было вовсе — отец мог вернуться в любую минуту. Но как раз тогда, когда Эрика почти отчаялась и начала изобретать способ заглянуть в карманы Придворного Мага, откуда-то снизу в неё плеснуло магией. Совсем новая книга с надписью «История музыкальных инструментов», невесть как попавшая в кабинет к монарху, словно вибрировала и сама просилась в руки. Девушка потянула её на себя, и точно, за ней обнаружился чистейший источник старинных чар — вертикально закреплённый на стене восьмиугольный ящичек чёрного дерева, на крышке которого было вырезано изображение трёх стеблей камыша, перекрещенных с двумя стрелами. «С одной стороны как камыш, с другой как стрела» — вспомнила Принцесса и чуть не расплакалась
