Лаура Паркер - Буря страсти
Он не был равнодушен, как считали его друзья, к сплетням, которые сопровождали его ухаживания. Он догадывался, что весь Лондон думает, будто она понадобилась ему ради денег, и вряд ли ему бы поверили, заяви он, что ему не нужно ее состояние. Зато она бы уверилась в том, что он любит ее ради нее самой.
Сплетни сделали свое недоброе дело. Он знал еще в день свадьбы, что сомнения окружающих бередят ей душу. Она скрывала свою тревогу, но он чувствовал ее напряжение. Гордость и ложное убеждение в том, что после венчания заверения в любви прозвучат фальшиво, заставили его промолчать. Если она сомневается в нем, то почему бы ему не усомниться в ней?
В первую брачную ночь она преподнесла ему в дар свое восхитительное тело. От одного взгляда на нее в нем проснулось такое страстное желание, что ему захотелось с криком убежать. Он боялся прикоснуться к ней, боялся, что не сможет контролировать свою силу и причинит ей боль. Однако она заставила его понять, что сделана не из фарфора, а из крови и плоти, что в ней горит не менее жаркий огонь, чем в нем. Отныне она навечно принадлежит ему. Никакой мужчина не сможет вырвать ее у него. То был момент наивысшего счастья. Так почему же он не признался ей в своей любви? Как мог быть таким трусом?
Вся вина лежит на нем. Квинлан в своем потрясающем письме совершенно точно изложил его чувства. Будь он мудрее… будь он великодушнее… будь он менее эгоистичен… он бы уже давно женился на ней или отпустил ее искать счастья с другим.
Только гордыня заставляла его томить ее в ожидании долгих семь лет. Завидуя богатству ее семьи и презирая свою нищету, он позволил гордыне возобладать над истинными чувствами. А теперь уже слишком поздно.
С удивительной прозорливостью, которая иногда пробуждается у некоторых людей, он видел, что ему больше не представится возможности сказать ей единственные слова, способные привнести спокойствие в ее сердце. Он не наполнил ее жизнь ничем, кроме стыда, сомнения и тоски. Будь у него шанс начать все сначала, он бы пошел на любые жертвы ради нее. Потому что любит ее сильнее жизни.
Рейф чертыхнулся и сглотнул комок в горле.
Часть вторая
ПЕРЕПИСКА
Сэр, письма, больше чем поцелуи, соединяют души.
«Письма к некоторым благородным Господам, к сэру Генри Уоттону», Джон ДоннГлава 5
Лондон, 15 июля 1815 года
Кетлин Джеральдин сидела наверху почтовой кареты, которая лихо неслась по извилистой дороге, и молила святую деву Марию и всех святых сохранить ее жалкую жизнь.
Пихнув локтем жирного фермера, прижимавшегося к ней каждый раз, когда карета поворачивала, она пришла к выводу, что, против своих ожиданий, не испытывает тех эмоций, которые, по идее, должна испытывать при сложившихся обстоятельствах.
Ее жизнь разбита, ее соблазнитель никогда не придет: лорд Петтигрю, барон Лисси, погиб при Ватерлоо. Вскоре после этого умер отец, а с ним — и ее последняя надежда на защиту. Что же касается нерожденного ребенка, то он, несмотря на все невзгоды, чувствует себя прекрасно.
Будь ее раскаяние искренним, считала Кетлин, она бы утопилась в Лиффи. Она не принадлежит к тем, кто превыше всего ставит свою жизнь, просто у нее есть причины, чтобы не идти на самоубийство. В ней живет пока еще невинное существо, которому чужда греховная натура людей. При сроке беременности в пять месяцев она больше не могла оставаться в деревне, не привлекая к себе подозрительные взгляды соседей. Начнутся разговоры, над могилой отца будут шептаться о том, что его дочь забеременела неизвестно от кого, а этого она допустить не могла.
Карета подпрыгнула на кочке, и наглый сосед навалился на Кетлин всем телом. Она враждебно посмотрела на него из-под полей соломенной шляпки, но он только хитро подмигнул.
Отец утверждал, что именно цвет ее волос побуждает мужчин на неблаговидные поступки. Сегодня ее непокорные рыжие локоны были связаны синей льняной лентой и спрятаны под шляпку. Однако ярко-рыжие брови, загнутые ресницы и очаровательные веснушки на носу спрятать было невозможно. Также ничего нельзя было сделать и с глазами — зелеными, как лесное озеро, освещенное весенним солнцем.
Кетлин на полдюйма отодвинулась от назойливого фермера и стала разглядывать утыканный дымовыми трубами горизонт — свидетельство того, что они подъезжают к Лондону. Прежде при мысли, что она окажется в великом городе, ее сердце начинало учащенно биться. Сейчас же ее охватили разочарование и тоска. Надежды на то, что она будет жить здесь как замужняя уважаемая дама, рассыпались в прах.
Она могла простить лорда Петтигрю за гибель на поле битвы. Ведь он поступил, как все мужчины. А вот за то письмо, которое пришло через несколько дней после известия о его смерти, она его никогда не простит.
Жестокое послание хранилось в ее сумочке. Трудно представить более мерзкое проявление бесстыдства! Почерк был нетвердым, как будто писал пьяный. Кетлин сомневалась, что когда-нибудь забудет из него хоть слово:
«…не мой ребенок… категорически запрещаю вам связывать с ним мое имя, мое положение… моя великодушная натура восстает против ваших дьявольских уловок… ни одна уважающая себя женщина не позволит так скомпрометировать себя… к своему сожалению, подозреваю, что вашу благосклонность снискали и другие… истинная сущность вашего характера крайне разочаровала меня…»
В Кетлин опять вспыхнуло негодование. Он обвиняет в соблазнении ее! Когда шок прошел, она поняла, что ненавидит его скорее за то, что он испортил созданный ее воображением образ истинного кавалера, чем за поруганную добродетель. Она бы предпочла, чтобы отцом ее ребенка был герой, павший на поле брани, а не лживый мерзавец.
Впрочем, кто виноват, если она по собственной глупости представляла его в ином свете?
На следующем повороте фермеру пришлось отклониться от Кетлин. Однако он успел обнять ее за плечи и прижать к себе. Ей в ноздри ударила страшная вонь.
— Осторожнее! — закричала она и ткнула его вязальной спицей.
— Ай! — Он завопил от боли и, отпрянув от нее, схватился за бок. — Меня зарезали! Я истекаю кровью!
Кетлин выразительно посмотрела на него.
— Неужели тебя, такого храбреца, можно зарезать крохотной спицей? — Она продемонстрировала пассажирам спицу.
Увидев ее оружие, мужчины разразились хохотом, а женщины понимающе улыбнулись. Фермер возмущенно фыркнул, натянул на глаза соломенную шляпу и отвернулся от Кетлин.
Довольная, что избавилась от докучливого ухажера, она убрала спицу на место.
Кетлин стала прятать под шалью спицу с тех пор, как ей исполнилось пять. Проселочные дороги и тропинки Ирландии всегда были опасны. Когда человек лишен возможности честно зарабатывать себе на хлеб, объяснил ей отец, когда человек голодает и видит, как умирают от голода его близкие, он теряет надежду. Отчаяние толкает некоторых на такое, что они бы никогда не совершили.