Трупорот и прочие автобиографии - Джон Лэнган
Воздух вокруг него потускнел. Сам он потерял материальность и сплющился. Стал сминаться, будто сделан из бумаги, которую комкала пара гигантских невидимых рук. Разинув рот, Мартин затараторил: «Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет!», однако слышно было плохо, будто слова долетали через огромную пропасть. Он потянулся ко мне, но сдавившие его силы прижали руки к телу. Распахнув от боли глаза, Мартин несколько раз произнес имя своего сына. Плечи съежились, ноги подтянуло к груди.
– Постой, – заорал он пуще прежнего. – Погоди! Не надо!
Тело Мартина смялось в комок, и он завопил от ярости и боли.
А потом исчез, и воздух наполнился клубящейся пылью. Кашляя, я закрыл лицо руками. На глаза накатили слезы. В ушах до сих пор звенели крики – а может, то гудели флуоресцентные лампы. От кашля меня сложило пополам. Пыль спровоцировала приступ астмы. Вцепившись в раковину, я приподнялся и увидел в зеркале мужчину с багровым лицом в разводах от слез и пыли. Невольно вспомнилось, как мы с Джоэлом Мартином стояли в коридоре и, трясясь от еле сдерживаемого смеха, указывали на дальний угол, повторяя на все лады: «Это что еще за хрень?»
Не успела пыль осесть на пол, как я выбежал из туалета и рванул по темному коридору в зал. Там приглушили свет везде, кроме танцпола, где мужчины и женщины с бесстрастными лицами, словно на похоронах, топтались под музыку Talking Heads, безумным маршем гремевшую из динамиков. Сидящие в тени люди покачивали головами в такт мелодии.
Я задыхался от кашля, но за музыкой меня не слышали. Зажимая рот рукой, я, спотыкаясь, добрел до столика. Линда, к счастью, сидела на месте. Увидев меня, она улыбнулась, но тут же с тревогой сдвинула брови, потому что я согнулся в очередном приступе кашля. Перед глазами поплыло. Я выпрямился, меня повело вбок; Линда кое-как успела подхватить за локоть. Подавшись ближе, она крикнула:
– Что с тобой?
Я через силу выдавил:
– Астма.
Она, слава богу, расслышала. Кивнула и спросила:
– Ингалятор есть?
Я покачал головой.
– Очень плохо? Скорую вызвать?
Я снова покачал головой.
– Отвезти тебя домой?
Я кивнул.
– Хорошо. Только предупрежу остальных.
Линда вкратце объяснила ситуацию моим одноклассникам, те с сочувствием и беспокойством посмотрели на меня и махнули на прощание. Я тоже поднял руку, но подходить не стал. На пути к выходу мы прошли мимо выяснявшей отношения парочки. Мужчина был крепко пьян; он сидел на нижней ступеньке крыльца, галстук у него съехал набок, а рубашка на груди распахнулась. Женщина стояла босиком, в одних чулках, и размахивала клатчем. Эти двое были из числа школьной «элиты» – из свиты короля и королевы выпускного бала. Когда мы с Линдой проходили мимо, меня, к счастью, скрутило приступом кашля, и нам не пришлось здороваться, невольно включаясь в этот обыденный спектакль.
Когда Линда подъехала к моему дому, приступ почти прошел. Астма не дала нам возможности поговорить на обратном пути; я лишь сумел объяснить, что ее спровоцировали парфюмерные отдушки в мужском туалете. Передавая мне ключи, Линда спросила:
– Тебе лучше? Если надо, я могу остаться на ночь.
– Не нужно, – сказал я. – Спасибо. Все нормально.
– Позвони, если вдруг станет хуже.
– Обязательно. Но мне правда намного лучше. Я достану ингалятор, как только войду.
– Смотри мне.
Я знал, что в ближайшее время не сумею заснуть, поэтому достал из холодильника бутылку виски и выпил залпом полстакана, не ощущая, правда, особого эффекта. Бутылку со стаканом взял с собой в гостиную, поставил на кофейный столик и нашел пульт от телевизора. По ночам крутили очень странные, почти безумные передачи – то, что надо, чтобы вместе с выпивкой выбросить из головы мысли о том, какое лицо было у Джоэла Мартина, когда тюрьма сминала его, а он звал сына по имени. За ночь я влил в себя столько виски, что с головой ухнул в черную пустоту.
4
Когда по электронной почте пришло приглашение на двадцатипятилетний юбилей со дня выпуска, то, признаюсь, я задумался, не съездить ли повидать одноклассников. С годами мы должны были забыть старые обиды. Однако, обменявшись сообщениями кое с кем из прежних приятелей, которых удалось найти в социальных сетях, я выяснил, что встреч планируется две: одна для бывшей «элиты», а другая – для всех прочих. Стало так мерзко, что я тут же отправил приглашение в корзину, решив отложить подобные мероприятия еще как минимум на четверть века.
Такому решению поспособствовала информация, которая появилась в социальных сетях примерно в то же время. Один из моих приятелей спросил, слышал ли я новости про Шона Макгаэрна, сына Шинэйд и мистера Мартина. Мне переслали ссылку на статью о трагической гибели молодого певца, чей первый альбом, «Хранение наркоты», наделал много шуму и принес номинацию на «Грэмми». В статье говорилось, что Шон рос заброшенным ребенком: мать занималась исключительно собой, отчиму не было до него дела, а родной отец пропал без вести. Стараясь заполнить пустоту в груди, мальчик стал покуривать травку, потом пристрастился к героину. Работая над альбомом, он, казалось, избавился от зависимости, но затем поехал в долгое турне, от него потребовали новые проекты, и Шон вернулся к наркотикам. Умер он от передозировки; никто не знал, случайной или намеренной.
Когда я закрыл страницу, пришлось встать и отойти от компьютера. Даже выйти из кабинета, потому что сквозь гудение флуоресцентных ламп послышался другой звук: далекий и бесконечно пронзительный вопль Джоэла Мартина, который кричал, не унимаясь, – о том, что потерял и не сумел вернуть.
Восполнение
Я не видел Минерву Бейкер шесть месяцев – ровно столько времени минуло с тех пор, как она неожиданно ушла на пенсию, отчего остальные руководители библиотеки имени Харриет Джейкобс в Гугеноте схватились за голову. На момент увольнения наш главный библиотекарь была женщиной высокой и пышной, не забывала подкрашивать седину и укладывала волосы в аккуратную прическу; никогда не выходила из дома без макияжа и в целом производила впечатление особы, недавно перешагнувшей порог среднего возраста. Одевалась она тоже со вкусом: стильно, но без лишней вычурности. Минерва умела поддержать разговор о последних новостях, поскольку каждым утром обязательно прочитывала свежий выпуск «Нью-Йорк таймс». Все знали, что у нее в жизни случилась большая трагедия: ее единственная дочь умерла в возрасте пятнадцати лет от передозировки героина в школьном туалете, а муж через год ушел к любовнице – семейному психотерапевту, – но ни мы, ни Минерва никогда не обсуждали
