Трупорот и прочие автобиографии - Джон Лэнган

Я налетел на одного из вышибал. Он сперва обругал меня за неуклюжесть, а потом напрягся, услышав мои испуганные вопли. Судя по всему, меня приняли за наркомана, поэтому выгнали из клуба и велели проваливать, пока не приехала полиция. Пришлось уйти. Как добрался домой, не помню. Следующим утром, когда мы собирались в церковь, я пожаловался, что у меня болит живот, и весь день провалялся в постели. Сил встать не было совершенно, но и уснуть не получалось. В глазах намертво застыла картинка: высокие фигуры вскидывают плащи, а клювы на масках вырастают в лезвия, будто косы. Стоило задремать, как мне снились вороны, стаей налетевшие на несчастную жертву и терзающие ее в клочья. Меня трясло от страха: и из-за того, что случилось с Джудом, и из-за того, что его родители, а то и вовсе полиция, вот-вот позвонят в дверь и спросят, что мне известно о его пропаже. Наряду с ужасом меня грызло чувство вины. Я не был причастен к тому, что случилось с Джудом, но, возможно, мог его остановить. Любой адвокат, скорее всего, оправдал бы меня в два счета, а вот моя совесть не успокаивалась. Я был виноват в том, что случилось с моим другом.

Наверное, мне даже хотелось, чтобы за мной поскорее пришла полиция; я рассказал бы обо всем и понес заслуженное наказание. Я не слишком верил в Бога, но всегда признавал за церковью право на таинство исповеди и епитимьи. Так полагается, если бессилен закон. Однако полиция не пришла. Возможно, родители Джуда не знали, что он собирается в клуб вместе со мной, а может, предпочли не разбираться в деле до конца. В следующую субботу я пошел на исповедь, и тогда священник, выслушав краткую версию описанных мною событий, прочитал длинную лекцию о вреде употребления наркотиков. Вздумай я признаться родителям, результат, наверное, был бы таким же.

Я много размышлял о том, как найти дорогу в тот проулок, хоть и не знал, что именно рассчитываю там увидеть. Останки Джуда? Или доказательства того, что он жив и содержится в инопланетной тюрьме? В любом случае тот, другой, мир был недоступен. Через несколько дней после концерта я понял, что музыка The Subterraneans больше не звучит у меня в голове на бесконечном повторе. Если я запускал кассету, то песни не откладывались в памяти. Следующие несколько недель, до конца лета, я включал ее снова и снова в надежде, что воздух передо мной дрогнет и я опять увижу темный проулок. Однако Джуд был прав. То, что родилось благодаря записи, при живом прослушивании умерло. В конце концов примерно за неделю до начала учебного года пленку зажевало в магнитоле, и кассета оказалась безвозвратно испорченной.

После этого я много лет, в каждом магазине музыки, спрашивал копию той записи. Попутно искал в интернете любую информацию о группе и ее участниках. Увы, поиски ни к чему не привели. В прошлом году я несколько дней без устали рылся в сети, но ничего полезного не нашел.

Что касается Джуда, то в начале учебного года я увидел Лорри в столовой для старшеклассников; мы обменялись любезностями, рассказали друг другу о летних каникулах, о том, на какие занятия будем ходить. Я упомянул Джуда. Спросил, как у него дела.

– О, давненько он не показывался, – ответила Лорри. – Наверное, уехал в Бостон, как и мечтал.

– В Бостон, значит? – переспросил я.

– Да, – кивнула она. – Здесь ему не нравилось. Да и дома были проблемы.

Я выразил надежду, что там Джуду удалось обрести счастье.

– Вряд ли, – покачала головой Лорри. – Некоторые люди не знают, что это такое. Понимаешь, о чем я?

Я ответил, что понимаю.

В самом начале письма я уже говорил, что эту историю никогда никому не рассказывал: ни твоей матери, ни Лиз. Возможно, и тебе не стоило… Если я рискну отправить это письмо, можешь выбросить его и притвориться, будто в ответ на твой вопрос я поведал какую-то безобидную ерунду. Пожалуй, так будет лучше. Не знаю, что еще можно написать. Ответов на свои вопросы я так и не нашел…

С любовью, папа.

Что потеряно – уже не вернуть

1

Встреча выпускников в честь десятилетия со дня окончания школы в тысяча девятьсот девяносто седьмом году принесла мне одни разочарования. Не знаю, чему я удивлялся, – видимо, пересмотрел в свое время фильмов и сериалов, где вмиг забываются давние обиды и бывшие одноклассники понимают, что у них много общего. Однако выяснилось, что десять лет – это слишком мало, чтобы изменить людей, не считая наметившихся лысин и расплывшихся фигур.

Впрочем, это было не самое важное мое открытие.

Юбилей отмечали два дня: в пятницу мы неофициально встречались в баре «Касл», а в субботу нас ждал торжественный ужин в теннисном клубе «Поукипзи». В перерыве те, кто хотел ярче воскресить в памяти юношеские годы, мог сходить на футбольный матч в честь встречи выпускников школы Фатимской Богоматери.

Уже в пятницу я понял, что мои ожидания не оправдаются. Казалось, кроме меня никто не изменился и все выглядят по-прежнему. Когда я заканчивал школу, то был тощим как жердь, однако за последующие годы набрал тридцать килограммов и отрастил густую пшеничную бороду в тон выгоревшим на солнце волосам. Видимо, меня попросту не узнавали. Наверное, это было логично. И все же я пребывал в замешательстве. Бродя по залу среди однокашников, разбившихся по парочкам и группкам, совсем как в школе, я чувствовал на себе рассеянные взгляды, но люди тут же отворачивались. В свое время я не был ни президентом класса, ни капитаном футбольной команды, ни школьным клоуном, зато успел отметиться в театральном кружке, сыграв роль злодея Джонатана в постановке «Мышьяк и старые кружева», дважды участвовал в спринте с препятствиями, неплохо проявил себя на уроках английского, обществознания и религии. Наш выпуск насчитывал сто тридцать два человека, и хоть кто-то из них должен был меня запомнить: мы же проучились вместе все старшие классы. Но нет…

Просидев битый час у барной стойки, потягивая пиво и глядя, как в зал заходят новые гости, радостно приветствуют друг друга и обмениваются рукопожатиями, я решил наконец встать и заявить о себе. Я подходил к людям, протягивал руку, обращался к ним по имени и назывался – но даже тогда не видел на лицах узнавания. Никто не спешил