На полпути в ад - Джон Коллиер
Он воспринял это чрезвычайно положительно, сказав с улыбкой: «Наказание должно соответствовать преступлению». Я, со своей стороны, сразу пообещала больше его не обманывать.
Мы остаемся здесь, чтобы избежать сплетен, поскольку ситуация носит оттенок абсурдности, которая может стать для нас источником огорчений. Но, дорогой мой Пол, с учетом всех обстоятельств, она получилась бы куда более абсурдной и огорчительной, исполни ты свое первоначальное намерение.
И снова,
Ольга.
Сезон туманов[37]
В город Т. я приехал, готовый ко всему. Уже близился конец года. Опалые листья, словно крабы, ползали по асфальту опустевшей набережной. По коридорам больших гостиниц гуляли сквозняки, стучась не в те двери.
Как раз в таком месте и в такое время года находишь отчаявшуюся соломенную вдову или юное создание, которое собственная доверчивость спешит бросить в лапы самого отпетого притворщика. Иллюзии изобилия возможностей ушли вместе с буйным карнавалом лета, жесткими масками обгоревших на солнце лиц и незнакомцами, сидящими в романтическом одиночестве среди песчаных холмов. Алчные мечты блуждают по опустевшим гостиным вилл или прячутся среди вздымающихся волн или падающих листьев.
Скрытая улыбка в моей улыбке и скрытый смысл в моих словах выставили бы меня в вихре фривольного июльского брачного танца интриганом почище Макиавелли. Меня бы окрестили скучным, зазнающимся, даже неприятным и опасным. Теперь же, напротив, моя несколько неудобоваримая личность будет встречена с той же радостью, что вызывает пазл-головоломка у истомленных скукой людей. Тем не менее, я все же озаботился тем, чтобы купить готовую спортивную куртку, и если бы мои черные усы объективно существовали, то мне следовало бы из осторожности сбрить их. Я решил выступить в образе молодого человека по имени Кристофер, хорошо воспитанного, впечатлительного неудачника, не способного ни к чему, кроме любви.
У меня еще оставалось немного денег. Я искал не выгоды, а удовольствий. Мне хотелось опьянеть от истинного чувства, и я гадал, в какой еще не оставленной вилле, в какой несуразной гостиной, мягко ступая и опасаясь мужа или тетки, я совершу то пьяное безумство, на которое меня вдохновит избранный мною любовный напиток.
Придирчиво соблюдая защитную окраску, я, конечно же, не мог отказаться от «глоточка» или «бокальчика» перед ужином в свой первый вечер в гостинице. Я беспечной походкой вошел в бар, на губах у меня уже плясало броское словечко, словно глазница провинциального актера (все ведь актеры провинциальны) под тяжким грузом шутовского монокля.
Острота так и осталась непроизнесенной. Мне показалось, что я увидел золотую рыбку. Это была золотисто-белокурая головка барменши, склоненная над любовным романом, но, поскольку все вокруг выглядело, как коктейль-зал на лайнере, затонувшем два года назад в серо-зеленых глубинах призрачного океана, я решил, что передо мной золотая рыбка. Но это впечатление резко переменилось, когда она подняла голову с настолько густо залитым краской лицом, сверкающим, как солнце, что я машинально стал искать у нее над головой ветки садового дерева.
Все это привело меня в замешательство и разрушило мой образ. Случается, что такие свежие и очень аппетитные лица производят на меня странное действие. «Прощай, – подумал я, – так и не встреченная томная жена рыбака, прощай, анемичная пылкость в доме у священника! Я сдаюсь».
Я заказал один из куда менее пьянящих напитков, стоявших у нее за спиной, и отступил на шаг, превратившись в Берта, молодого, но уже преуспевающего человека, одновременно дерзкого и застенчивого, но, пожалуй, способного и к серьезности. Люди никогда не знали, кем я стану в следующую минуту.
Я и сам над этим раздумывал, когда увидел, как она, сделав вид, что не замечает меня, снова погрузилась в цветистую чащу своих мечтаний. Я понял, что заросли эти наверняка сильно разрослись за последние пару месяцев, поскольку, не успела она повернуться, чтобы бросить на меня прощальный взгляд, как эта чаща полностью поглотила ее, словно будущую спящую красавицу, и она зевнула.
Я проанализировал этот зевок с холодной скрупулезностью одного из тех ученых, что постоянно помогают Скотленд-Ярду. Я обнаружил, что он перенасыщен вздохами, причина которых лежит в жалобном протесте против разницы между мечтами и реальностью. Хотя стояла лишь середина ноября, я диагностировал его как преждевременный декабрьский зевок, а в декабре они смиряются с реальностью. Это придало мне сил для немедленных действий.
Сделав вид, что проверяю сердце, словно карманные часы, я ахнул, закусил губу и уставился на нее с очень недоверчивым выражением. Никогда не определишь, шучу я или нет.
– Вы верите, – с жаром спросил я, – в любовь с первого взгляда?
– Нет, сэр, – резко ответила она. – Спасибо, но подобные вещи меня не привлекают.
Было ясно, что она работает барменшей самое большее два месяца. Она выглянула из-за своей профессиональной вальяжности, чтобы увидеть эффект своих слов, да так очаровательно, словно девчушка, надевшая жуткую мамину шляпку.
– Я не морочу вам голову, – сказал я (сами понимаете, слегка сбавив обороты). – Дело в том, что, верите или нет, я немного ясновидящий.
На этом слове, самом полезном, хотя и не самом красивом в нашем языке, она подняла взгляд и посмотрела мне в глаза, куда я, словно кусочков хлеба в пруд, набросал искренности, которую держу в загашнике именно для этих целей. Потом еще припорошил голос проникновенностью и добавил:
– Знаете, что я подумал, когда увидел вас?
– Что? – спросила она.
– Я вам скажу, – ответил я. – «Эта девушка глубоко несчастна, – подумал я. – Она пропадает зазря. Между нею и целым миром удивительных радостей стоит преграда. Как бы мне хотелось, чтобы она исчезла».
– Неужели?
– Так и подумал, – ответил я. – Дайте вашу руку. Я умею читать линии на ладони, как книгу, пожалуй, вашего любимого автора. Да, я и вправду ясновидящий. Когда я только сюда прибыл, у меня было предчувствие. Я знал, что без памяти влюблюсь.
– Я знаю, вы шутите, – сказала она, но все же протянула мне раскрытую ладонь, оказавшуюся совершенно нечитаемой.
Тем не менее, я с уверенностью произнес:
– Сегодня вы думаете о любви. Вы мечтаете о таинственном незнакомце. Нет, не отрицайте, потому что это написано у вас на руке. И это не все.
– А что еще там написано? – спросила она.
– Назовите это Судьбой, – торжественно произнес я. – Если угодно, назовите Фатумом. Я не могу вам помешать.
