Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова
– Ты ненормальный, что ли?.. Не подходи ко мне! – Она вновь приложила телефон к уху, вернулась к прерванному разговору и поспешила уйти из-под пристального и недоуменного взгляда Кирилла.
– Извините!.. – крикнул он ей вдогонку. Девушка обернулась, в ее глазах блеснуло некоторое напряжения, словно она раздумывала, что делать, если он опять к ней подойдет, после чего потупилась и еще больше ускорила шаг.
Кирилл застыл на месте, но холодные щупальца ветра погнали его домой. В непонимании происходящего, в ощущении своей беспомощности и ненужности этому миру он преодолел длинные-предлинные аллеи, на которых вскоре зажглись фонари, прошел мимо недавно открывшейся кофейни «Stars Coffee», откуда тянуло насыщенным ароматом кофе и каких-то сладостей, вдали замаячил родной многоквартирный дом. «Кино… – В его голове бродили бессвязные мысли. – Что, правда сейчас двадцать четвертый год?.. Где я был семнадцать лет?! Я пришел в кинотеатр, потом вышел из кинотеатра… Боже, меня похитили и держали где-то семнадцать лет! Внешность! Я постарел?! – Кирилл резко остановился, уставившись на свое отражение в стекле кофейни. Оттуда на него взглянули два испуганных глаза, немного искривленных и расплывающихся из-за стекающих по стеклу капель недавно прошедшего дождя. – Что произошло на самом деле?..»
Кирилл двинулся дальше.
«Все было по-настоящему?! – несмотря на то что все его чувства как будто бы атрофировались, сейчас его наводнила волна облегчения: – По-настоящему, но не совсем!.. Так теперь, значит, все закончилось?»
Он перешел дорогу – новую дорогу. Семнадцать лет назад в дождь здесь была грязь по щиколотку. Прошел насквозь парк – новый парк. Семнадцать лет назад здесь был пустырь, где выгуливали собак. И оказался во дворе своего дома. На скрипящих качелях раскачивалась девочка лет восьми, на которой был розовый дождевик и резиновые сапожки. На скамейке рядом с качелями гоготали близнецы. Постаревшие близнецы. Кирилл не сразу узнал их: только после того как заметил уродливые родимые пятна на их лицах. Соседские мальчишки превратились во взрослых мужчин. Кирилл прошмыгнул мимо них за каким-то курильщиком, дымившим у подъезда едкую сигару, от которой хотелось чихать и кашлять, отворачивая свое лицо, чтобы не узнали. Ему было жутко, жутко не по себе. Он выпал из реальности почти на двадцать лет. Но самое жуткое, что он почему-то не постарел за эти годы.
«Мать!!! – его как молнией поразило осознание. Он с колотящимся сердцем взбежал по ступенькам лестницы на четвертый этаж, не замечая, как обшарпалась штукатурка на стенах. – Они все еще здесь живут или уже переехали? Они постарели?!..» Запыхавшийся Кирилл остановился перед дверью в квартиру пятьдесят. Остановился, зажмурился. Страх сковал тело. «Что же будет?..»
Он не мог перебороть себя, он знал, что если позвонит сейчас в дверь, то уже будет ничего не изменить, не исправить, уже нельзя будет… Бывает, боишься что-то сделать или сказать, но сделать или сказать очень хочется, очень нужно, поэтому берешь и делаешь и говоришь это, ведь чем дольше думаешь, чем дольше готовишься, тем выше вероятность того, что так никогда и не приготовишься.
Кирилл позвонил. Просто взял и позвонил. Раздался протяжный звонок, от которого все свернулось в тугой узел у него в животе. Долго не отвечали. Но спустя мучительные минуты ожидания за дверью кто-то завозился. Открыли.
– Кирилл? – На пороге возникла незнакомая женщина лет тридцати. Он уставился на нее круглыми, ничего не понимающими глазами. – О боже, Кирилл, какое счастье! – воскликнула она, зажимая рот ладонью.
– Простите, а вы кто?
– Ты не узнаешь меня? Это я, Надя, твоя двоюродная сестра.
В ее блестящих темных глазах, в ее вздернутом носике он рассмотрел нечто смутно знакомое.
– А где мама? – Он вытянул шею, пытаясь заглянуть за ее спину.
Улыбка Нади пропала, в том, как она домиком сложила изогнутые темные бровки, он прочитал жалость.
– Мама? Она умерла.
Воздух выбили у него из легких, он услышал, как остановилось собственное сердце, пропуская удар.
– Она все ждала тебя. Мы искали тебя повсюду.
Он упал на колени, разразившись горькими безудержными слезами. Упал на колени на грязный, истертый придверный коврик, пачкая брюки.
– Ну что ты! – Надя подняла его безвольное тело, затащила в квартиру. – Иди ко мне. – Она прижала бьющегося в судорогах Кирилла к своей груди.
Когда слезы закончились, он стал успокаиваться, лишь судорожно всхлипывая. Надя была рядом, она утешала его, что-то приговаривала, обещая, что все обязательно наладится. Кирилл верил. Как маленький, он хватался руками за ее халат, пропахший давно забытым, но таким родным запахом тела. Этот запах забивался в ноздри, кружил голову. Кирилл задышал чаще, он явно и отчетливо стал улавливать биение ее пульса на шее, пульса ровного и четкого…
Эпилог
Современный мир встретил Марину незнакомыми очертаниями нового бульвара и высоких новостроек, нагло выглядывающих из-за своих более низких и старых собратьев. Вышедшая в легкой летней одежде, она поежилась. Обхватив себя руками, Марина встала под козырьком кинотеатра и уже было начала думать о том, как ей найти денег на автобус, но тут ее взгляд упал на небольшую группу людей на площадке у входа. Мужчина средних лет, держащий под мышкой блокнот; худенькая девушка невысокого роста в розовой куртке; пожилая женщина, нервно теребящая сумочку, и рядом, видимо, ее муж, успокаивающе поддерживающий ту за локоть. Нечто знакомое угадывалось на лицах этой пары… сходство, ну конечно. Если бы Стас постарел, то стал бы их копией. Взгляд переместился правее, на мужчину около бетонной урны.
Пока новоприобретенные друзья Марины замешкались в дверях, переговариваясь, она, наоборот, резво выскочила из-под козырька и побежала по ступенькам кинотеатра вниз. Там, где они кончались, ее, оказывается, тоже ждали.
Папа держал в руках коричневое пальто Марины. Сберег, значит, в память о дочери. В груди толкнулся и затрепетал стриж, та часть ее души, которая всегда знала и надеялась. Папа не смотрел на нее, он глядел себе под ноги, и пальто тоже свисало, клонясь к земле, и казалось, будто отец не верил, что кого-нибудь дождется. Когда Марина видела его в последний раз, волосы у папы вились черными кудрями, лицо улыбалось. Теперь же ее встречал старик. Седой, согнутый годами и испещренный морщинами, но все равно родной. Тот, кого узнаешь, несмотря ни на что.
– Папа! – закричала она.
Старик, не веря тому, что видят его глаза, изумленно раскинул руки, и Марина влетела в его объятия, рыдая и чувствуя, как этот некогда большой и сильный человек тоже содрогается. Пальто упало на асфальт.
– Где ты была, дочка?
– Я все тебе расскажу, папа, я все расскажу,
