Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова
– Не ждала, малая? – весело спросил он, останавливаясь в десяти шагах.
– Ждала.
– Вот как? Соскучилась по мне?
– Забыла отдать тебе кое-что.
– И даже больше, – расплылся ИИ в улыбке дяди Леши. – Ты отдашь мне все, Марина. Не сомневайся.
Он сделал шаг ей навстречу, но вновь остановился, заметив отсутствие выражения страха на ее лице. Кажется, этот факт его развеселил еще сильнее.
– Наивные вы ребята, одна яблоки считает, другой пытается убежать, не имея возможности даже ходить. Третий вообще не помнит своего имени…
Марина промолчала, следя, как дядя Леша, вместо того чтобы продолжать говорить, начал неспешно обходить ее по кругу. Она медленно поворачивалась за ним, пока тот осторожно переступал самые низкие клубы дыма, вьющиеся от пола.
– Знаешь что, дядя Леша? – злобно сказала Марина.
– Что? – протянул он, скаля зубы.
– Я не позволю больше никому командовать моей жизнью! Иди-ка ты в задницу! Тебя не существует!
– В самом деле? – спросил он скептически и выгнул бровь.
– И я это докажу!
В ту же секунду, предупреждая прыжок дяди Леши, Марина резко развела в стороны руки. Те, широко раскинутые, стали стремительно обрастать перьями. Вот ее пальцы загнулись и превратились в когти. Зрачок расширился и заполнил собою всю радужку, а затем и глазное яблоко. Еще секунда – и вся она стала большой и прекрасной птицей.
В неистовом птичьем танце, «улетая на крыльях ветра», она взмыла стрелой вверх. И оттуда уже не стрижом, но ястребом кинулась прямо в грудь дяди Леши. Острый клюв пробил его нереальное тело насквозь, расплескивая веера красных брызг кончиками перьев. Он упал на колени и, хлюпая пиксельной кровью, завалился набок, чтобы больше уже не восстать.
Марина этого не видела, она неслась над головами товарищей, сражающихся со своими собственными демонами. Для нее тумана больше не существовало. Она стремилась к сверкающей лазейке в обороне ИИ. Тот стоял рядом с Димасиком, и черные щупальца тянулись от него к ее друзьям.
Там, за спиной ненавистного Марине существа, виднелась маленькая черная дырочка в пространстве. Марина знала, что ей необходимо именно туда. Она сжалась, усилием мысли уменьшилась до размеров реального стрижа, ускорила движение и влетела точно внутрь лазейки.
Черный и липкий тоннель, словно канализационная труба… рывок! И Марина выпала в жаркий день. Почувствовала, как ее берут теплые бережные руки.
Щелчок реальности – и Марина летит, показывая самой себе дорогу. Перебирается от дерева к дереву, зовет себя и получает камнем от Петровых. Шипит от боли, хочет уйти. Но остается еще одно дело.
Щелчок. Она подгоняет, сбивает в причудливую гроздь птиц, чтобы показать другой Марине отражение Семь. Щелчок. Летят осколки стекла. Марина в облике стрижа врывается в комнату дяди Леши. Пытается выцарапать тому глаза. Вспышка трещины на потолке злополучной комнаты.
Марина снова оказывается рядом с товарищами. Кружит под сводами собора, которому так пошла бы «Токката и фуга ре минор» Баха. Она видит, как плавится от невидимого огня нога лежащего Стаса, как Настя, закрыв лицо руками, плачет, а рядом стоит Димасик и готовится сделать последний шаг в бездну. Конец уже близко, и Марина опускается рядом с друзьями, готовясь к этой секунде.
* * *
Дима снова остался стоять один посреди небытия. Он закрыл глаза и погрузился в систему. Перед веками возникло табло из четырех пустых белых квадратов Малевича, которые он решительно заполнил кругленькими О, будто одерживая маленькую подставную победу в крапленые крестики-нолики. Внутренний экран залился приятным салатовым цветом, сигнализируя успех. Поначалу Димас не ощущал особых изменений в своем состоянии, но, когда открыл глаза, тумана уже нигде не было. Взору были представлены нагие души, застывшие в боевых позах, и вокруг каждой он видел ореол из прописных букв, озвучивающий потаенные мысли владельцев.
«Так вот, значит, как Он залезал ко всем в головы». – Эта фраза, казалось, тоже повисла нимбом над темечком робота.
Он бросил последний влюбленный взгляд на Настю, лежащую в отключке на полу, перед тем как снова сомкнуть веки и визуализировать кнопку деактивации сервера. Как в самых клишированных ромкомах, на коих Дима вырос, он совершает этот подвиг в первую очередь ради нее, поэтому чем меньше они взаимодействовали сейчас, тем проще Настеньке будет забыть о его существовании. По крайней мере, так казалось Димасику.
Под ногами возник выпуклый красный коврик, отдаленно напоминающий клоунский нос, но выгравированные на нем слова: «Для самоуничтожения жмать сюды» – намекали, что одно легкое и непринужденное касание – и симуляция перестанет существовать вместе с искусственным интеллектом, выплевывая души на поверхность реальности через натянутый белый киноэкран.
Дима мысленно попрощался со всеми, собрал всю волю в кулак и запрыгнул на кнопку двумя ногами, чтобы не передумать в самый последний момент, оторвав только одну ступню от земли. Вместо эпического ядерного взрыва, вселенского потопа или мирового пожара наступила мгновенная и уже привычная темнота. В убаюкивающей мгле можно было разглядеть лишь вереницу зеленых единиц и нулей в том месте, где раньше были ноги, руки и торс – те распались на отдельные цифры, перед тем как полностью рассыпаться в песок. Последняя мысль, что успела материализоваться в пространстве рядом с Димасиком, перед тем как возможность думать исчезла навсегда, была: «А я ведь так и не попробовал дедово хваленое варенье из яблок…»
Глава 63
Кирилл. Прощение и вечный приют
– Просыпайтесь, молодой человек! Сеанс окончен! – назойливо гнусавил над самым ухом противный женский голос. Кирилл с трудом разлепил один глаз и исподлобья взглянул на усердно трясущую его за плечо билетершу, полную даму в возрасте. – Вставайте, вставайте! Сеанс окончен, – повторила она, встряхнув седыми вьющимися волосами, отливающими фиолетовым тоником.
В кинозале горел свет. «Господи, ну и приснится же такое!..»
Кирилл отбросил ее руки от себя и повел головой, разминая затекшую шею. Он ощущал свое тело неродным и окостенелым, словно очнулся после комы или пробудился от спячки, длящейся не одно десятилетие. Кирилл похрустел костяшками одеревеневших пальцев и заставил себя встать с неудобного бордового кресла, разогнуться в полный рост. Позвоночник на его действия недовольно отозвался неприятной болью.
Кирилл распрощался с надоедливой билетершей и, щурясь, – зажженный свет резал глаза, – стал продвигаться сквозь ряды сидений к выходу. Когда кинозал остался позади, он плотно сжал веки и даже спустя целых пять минут никак не мог их раскрыть: яркие флуоресцентные лампы кинотеатра буквально выжигали слизистую. Глаза Кирилла жутко слезились, ему все казалось, что сейчас он просто ослепнет.
Спустя еще энное количество
