Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова
Однажды вечером что-то произошло. По привычке глядя в экран, Максим выдохнул, и пальцы сами собой вывели на клавиатуре: «Сеанс уже начался». Он не мог доверить это «Наблюдателю», зато мог – себе.
* * *
Все вернулось на круги своя. Велимир так же сидел после работы в пивнушке недалеко от дома. Он смотрел на все тех же близнецов, но мысли его были далеко. Он думал о родимых пятнах в форме астрологических символов на щеках собеседников в воспоминаниях и не находил их в реальности. Что это? Эффект Манделы[69] или он постепенно сходил с ума? А братья тем временем продолжали говорить о забавных ситуациях, происходивших в университете.
– Все так же пытаешься вспомнить и запечатлеть тот сон?
– Может, ты слишком зациклился на этом?
– Не пора ли отпустить?
– Хорошая идея для написания романа в духе «очень странных дел».
– Мы в тебя верим.
Сергей и Иван переглянулись. Опустела еще одна кружка пива. Разошлись по домам. Велимир не торопясь шел домой. Зайдя к родителям, он посидел у них ради приличия полчаса, выслушивая невразумительные байки отца о его геологических подвигах.
– Что-то ты, сын, плохо выглядишь. Нашел бы ты, в конце концов, жену себе.
– Дети так меняют жизнь, – подтвердила мать, уходя на кухню, поцеловав давно не бритые щеки сына и шепнув на ухо: – Все будет хорошо.
Велимир не знал, что сказать на ее пожелание. По вечерам после утомительной работы ему хотелось, чтобы все прекратилось навсегда из-за испытываемой им усталости. Частенько он приходил домой и лежал, выключив свет, балансируя между сном и явью. Время от времени доставалась папка с исписанными каллиграфическим почерком листами. Он записывал что-то и редактировал текст, мысленно пролистывая содержимое: кинотеатр «Октябрь», лабиринт, лицо на стене из корней растений, цветы и эмбрионы в бутонах в лучших традициях буддийской мифологии, Шалтай-Болтай, мировое древо и Сатурн, пожирающий своих детей, воссоединение частей души и вспышки во мраке, борьба с главным злодеем, говоря языком геймеров.
Вот уже несколько недель калейдоскоп этих образов вращался в голове у Велимира, лишая его сна и покоя. Пытаясь определить природу воспоминаний, он перебирал листы как четки. Проблема заключалась в том, что само по себе написанное было реалистично, но картина в целом складывалась замысловатая, в духе картин Дали или Босха.
Велимир вошел во двор, и вонь с ближайшей помойки ударила в нос, ошеломив буйством контрастов. Уже неделю управляющая компания не вывозила отходы. Они складывались вокруг контейнеров, превращаясь в горные хребты. Алкоголик дядя Ваня неизменно лежал в тени и почесывал давно не стиранную майку, прилипшую к телу. Стайки подростков раскуривали до тошноты сладкие одноразовые электронные сигареты, хвастаясь друг перед другом намайненным в телеграм-каналах.
Тошно было Велимиру от всего. Как назло, в голове вертелось даже не воспоминание, а мотив героического сражения за пределами убогости быта.
Придя домой, он не стал зажигать свет и, раздевшись, молча смотрел в темноту, лежа на кровати. Незаметно для себя он заснул.
Вспыхнувший свет вырвал его из состояния грез. У самой стены напротив кровати стояли два брата. Астрономические знаки были на местах, на щеках. Улыбаясь, они тепло смотрели на Велимира.
– Кто вы? Кто те? Кто из вас дал тот злополучный золотой билет?
– Мы странники из иных миров. Тот, враг людей, поймал нас и заставил завлекать себе жертв. Те другие близнецы есть суть веревка.
– Что?
– В одной буддийской притче один монах повстречал в сумерках змею и очень испугался.
– Напрасно, ибо то была лишь веревка.
– Змея – это мы, говоря образно. Веревка – это они.
– Но вы же реальны?
– И да и нет. Мы были в цепях, но теперь свободны и можем путешествовать.
– Та часть тебя, что осталась корневой системой между мирами, стала мостом для нас.
– И тебя.
Велимир встал, и они подошли к двери. Она распахнулась, и за ней начинались бескрайние зеленые поля. Виднелись лес и бегущая прохладная горная река.
– Жизнь стала несносна. Каждый день – как помноженные отражения в зеркалах, – сказал Велимир.
– То, что разбито, уже не склеишь обратно. Швы и раны, хоть прячь их, хоть нет, будут на лице. Но отныне все будет хорошо. Во снах ты будешь свободен и счастлив.
Велимир шагнул навстречу свету.
Начинался холодный осенний дождь. В темной комнате лежал Велимир. Тихое дыхание время от времени прерывалось бормотанием сквозь сон. Равнодушно тикали часы.
* * *
Стрелка часов методично отстукивала время, ежесекундно содрогаясь, как будто боялась идти дальше. В определенный момент ей все же удавалось перескочить на следующее деление. Но не от ее мерного «тик-так» проснулся Стас. Тому виной была маленькая ласточка – соседка, потихоньку устраивавшая жизнь под козырьком его дома. Вернее сказать, их дома. Из соседней комнаты, служившей кухней, уже раздавалось зазывающее шварканье яичницы на сковородке. По деревянному полу раздавались чьи-то мягкие шаги. Она боялась разбудить еще сонного лежебоку и украдкой наблюдала за ним некоторое время, но не сдержалась и тихо пропела: «С добрым утром!» Эту мелодию он был готов слушать сколько угодно. На такую вечность Стас был согласен. Он привстал на кровати и, оттолкнувшись от стенки, сел в свое кресло.
«Эх, опять смолой измазался», – с наигранной досадой подумал Стас, глядя то на липкие пальцы, то живицу, которой дерево прикрыло свою ранку.
С тех пор как Стас… вернулся? появился? стал жить, прошло несколько месяцев. Они со Светой практически не говорили про время, в котором их не было вместе. Квартира в высотке была успешно продана, а на вырученные деньги был приобретен и приведен в порядок небольшой одноэтажный домик в пригороде Завьяловска. Время здесь, казалось, остановилось, дул тонкий свежий ветерок, заносимый из полесья, что бормотало неподалеку, играли краски, сотканные из яркого солнца и сочной травы, и приятно жужжали пчелы с соседской пасеки. Стас по привычке что-то проворчал про ширину проема, но все-таки очутился за накрытым столом, на котором уже стояла кружка с парным молоком, приобретенным не позднее чем час назад. Из чайника в большой красный горох, который остался от старых хозяев, шел терпкий аромат бергамота. На тарелке уже красовалось любимое блюдо Стаса – несколько тончайших круглых кусочков докторской колбасы, обжаренных с двух сторон до черной корочки. Света никак не могла
