Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова
Павел Мурт.
Почти как палэсмурт, ополовиненный – в прямом, физическом смысле слова – человек из удмуртских мифов, которые пересказывал мне сам дед, а теперь Антонина Ивановна со слов Ядвиги, покойной бабушки Иванникова. Я слышал их давным-давно в детстве, но и не знал, что это будет одной из последних, кажется, мелочей.
Оставляя за спиной тяжелую дверь библиотеки и вздох Мити из-за того, что последний посетитель оказался настолько поздним, я сажусь в «фордик» и еду домой. Не будет лишним немного поспать, чтобы усталый мозг расслабился и выплюнул хоть что-нибудь новое. Дорога выпадает из памяти, будто ее съел кто-то большой, размером с Завьяловск, и темный. Или будто вместо меня ехал тот самый мой близнец. Ну и ладно.
Глушу машину и медленно поднимаюсь по лестнице в пустом подъезде. Уже и едой ни у кого не пахнет. Захлопываю входную дверь, опираюсь на нее спиной и открываю оповещения на телефоне. Скольжу мимо сообщений Артема и захожу в диалог со Шмелевым. Сами собой закатываются глаза, и тут замечаю слово «запрос». Ответ на запрос по Яне Мироновой, от которого я ничего и не ждал. Она просила деньги на билет у прохожих. В девять вечера седьмого октября две тысячи двенадцатого года.
На билет в кинотеатр «Октябрь».
Блеск последней мелочи ослепителен. Оʹкей, Гугл, расписание ближайших сеансов. Двадцать два десять, первый зал.
«К черту!» – думаю я и открываю-таки диалог с Артемом, который уже час назад спросил, что такое за «ахнас» я ему скинул. А сейчас пишет, что уже сошел с поезда и едет автостопом обратно. Уступил бабке нижнюю полку, а она с соседкой разговорилась: у той сын в органах работал, когда нашли тот самый скелет. Невостребованный кулон зачем-то забрал себе – так и лежит до сих пор в шкафу. «Сколько их таких горемычных», – сказала соседка и ойкнула, когда Артем, слезая, задел ее. Он вот-вот будет здесь, если уже не приехал, и я пишу ему, где надо быть.
Следом пишу всем, кто остался. Свете, девушке Иванникова. Юрию Кулагину. Жаль, не успел найти родственников Кирика, но потом, если вырвусь, – если так вообще бывает, – найду. Шмелеву отвечаю: спасибо, а остальное не сегодня. «Гонорар отрезаю», – моментально отвечает он, хотя уже поздно, а мне плевать. Неизвестно, нужны ли мне еще настоящие деньги. Есть ли они там?
В подъезде врубается свет, хлопает входная дверь. Три оборота ключа. Двадцать два ноль-ноль. Десять минут до начала киносеанса – в первый раз хочу, чтобы они там подольше крутили рекламу.
Звук моих шагов эхом разносится по подъезду, и на первом этаже, в квартире у самого выхода, лает пес.
На улице тихо и пахнет мокрыми листьями, за мной будто следит кто-то глазами из окон. Одобрительный писк сигналки – и еще один хлопок дверью, уже автомобильной. Уж простите, соседи. «Фордик» срывается с места, и меня впечатывает в кресло. Второпях пристегиваюсь, хотя все равно никто уже не видит. Мелькают за окнами скупые огни фонарей, и в голове бьется только одно: кинотеатр «Октябрь».
Я разберусь, какого черта там происходит, – в эту ночь и в этот час. Брошу машину у бетонного блока, который вообще никогда не замечал, – понаставят, тоже мне. Перебегу через темный парк – наперерез, по газону, чуть не впечатавшись в мусорную урну. На входе в кинотеатр пролечу мимо скучающего охранника, который уже настроился скоро закрывать заведение – ну да, кто еще сюда придет, на последний-то сеанс, в ночь на понедельник? Шваркну наличкой в сторону испуганной кассирши и процежу: быстрее.
А она проговорит мелодично: «Мест уже нет».
«Как нет?!» – Я ткну пальцем в стекло перед экраном, указав на свободные места, и поинтересуюсь: «Они что тут, с ума посходили, что ли? Их что, сильно устраивает такая жалкая выручка, в стриминговую-то эпоху?»
А кассирша посмотрит на меня – тем взглядом, который я кожей чуял из окон, – и чуть ли не пропоет: «Хватает. Сеанс уже начался».
И мне почудится в самом слове «сеанс»… что-то от литургии, а что-то от оккультного обряда. Что-то от психотерапевтической сессии, а что-то из компьютерной терминологии.
Я не знаю.
Но вот в чем уверен: из меня, как из журналиста, что-то выйдет, если я тут же сорвусь в сторону первого зала и разберусь сам, какого черта там происходит в эту ночь и в этот час. Не опомнится придремавшая билетерша с кудрявыми фиолетовыми волосами, не остановит охранник.
Ведь я, как меня и предупреждали, был внимателен к мелочам. И буду внимателен к ним теперь, когда, ворвавшись в зал, посмотрю на экран…
Глава 59
Дедок. Милости просим, Бог!
Бог, теребя бороду, сокрушенно мотал головой: совершенствование Мира откладывалось на неопределенный срок. Воротничок рубашки все никак не поддавался, и он думал, что Древние, его предшественники, весьма предусмотрительно любили создавать в своих мирах женщин. Очень удобно иметь такую под рукой, хотя бы одну. Утюг зашипел и плюнул охристым мусором на божественное одеяние, оставляя на белоснежной, все еще морщинистой, глади сомнительно-желтого цвета разводы. Непреодолимо захотелось запустить паршивцем в окошко с живописным видом на подгнившую мертвую топь, но Бог вовремя вспомнил, что хорошие боги, к каковым он себя причислял, милосердственны и долготерпеливы, и отставил захлебывающегося помощника в сторону. Уверенный в собственном бессмертии, дернул за провод, в качестве справедливого наказания лишая провинившегося жизненной энергии. В розетке сверкнуло, деревянная избушка недовольно загудела печной трубой, застонала обветшалыми стенами. Бог назидательно погрозил пальцем в пространство и решил, что раз в жизни может позволить себе сходить на работу в чем-то более вольном.
Путь к кинотеатру был неблизок. Бог рассовал по карманам любимой черной хламиды горчичные сушки и тихонько выдвинулся в дорогу. Лес, в котором было знакомо каждое деревце, каждая былинка, приветливо шелестел и поскрипывал, тропки услужливо сплетались в нужный узор. Обойдя очередное болотце, Бог резко свернул и, вместо того чтобы идти напрямки, пошаркал к другой своей обители – поглядеть, как дела у фамильяра[62] его и дочери божией Эльды, нареченной им женой своей и верховной жрицей. Подобравшись к границе заброшенного поля, обрамляющего обитель с двух сторон, пригнулся и, колыхая пожухлую травяную слякоть, зачавкал к дырке в ограде, очерчивающей его резиденцию. Достигнув цели, присел на корточки, в который раз возблагодарил себя за то, что много лет назад не вышвырнул на помойку
