Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова
– Так вот ты какой, король изотопов! – Димасик изобразил шуточный реверанс. – Ну, теперь, когда все в сборе, можно и навестить кое-кого в соборе. Вижу, рука бойцов колоть устала, но я обещаю, это будет последнее испытание. Дальше вас ждет прежняя человеческая жизнь, добро восторжествует, а зло, как положено, получит по заслугам.
За улыбкой пряталась скорбь: Диму не ждали по ту сторону экрана, и ему не светила Вальхалла[58] через героическую смерть в бою – в перспективах на ближайшее будущее были пытки, искушения и страдания, но этот набор джентльмена он собирал себе сам.
Наученные опытом Настя, Марина и Стас молча сцепили руки, протягивая свои открытые ладони остальным переводящим дух душам. После некоторых уговоров подтянули и Евгения. Встав в круг, все закрыли глаза и, повинуясь наставлениям робота, представили готическую балюстраду на семиотических[59] экранах сомкнутых век.
Глава 58
Максим. Встреча
Артем оглядывается, поправляет на плече ремень сумки и продолжает идти к вокзалу, а я, сидя в машине, до сих пор чувствую его рукопожатие. Теперь мы с Элей остались наедине, и становится заметно, как тихо она молчит. Есть те, вокруг кого при молчании возникает звенящая тишина, готовая чем-то обрушиться, а есть такие, как она. Те, у кого не осталось слов. Она даже не смущается, когда я, повернувшись к заднему сиденью, смотрю на нее в упор. Все так же бледна ее кожа, все так же безвольно опущены уголки губ, все так же глубоко и пусто это безмолвие. Она ничего не ответит, зато позволит узнать самому, если еще осталось что узнавать.
Мы трогаемся с места и едем уже не так нервно. Я мысленно отсчитываю километры, минуты до момента, когда мы приедем, потому что боюсь опять содрать корку с раны. Это явно будет больнее, чем тогда, когда мне просто обо всем напоминали. Появился шанс узнать все как есть – и стоит ли? Еще час назад мы с Артемом сидели в хранилище, и я смотрел со стороны на результат такого узнавания. Нужно ли мне пройти через него самому?
Что-то внутри отвечает: нужно. Все, что я делал раньше, было ради этого. Ради этого я бросил программирование и слушал ор матери, для этого же каждый день сам становлюсь текстовым конвейером и даже пустил к себе домой незнакомца. Последние мелочи, которые решат все, закопаны именно здесь. Знала Эля, кому под колеса бросаться.
За задним капотом остается мост на другой берег, затем широкий и пыльный проспект. Сворачиваю во дворы и еду уже тише, чтобы внезапно не выбежал под колеса еще кто-нибудь мелкий. Болью в груди отдаются покрытые давно облупившейся краской детские площадки, которые казались когда-то большими, а теперь выглядят такими маленькими. Так же было бы и с тем корнем, который я ковырял носком сандалии тогда, в детсаду, увидев через забор деда и краснея от его внимания. Лицо его стоит перед глазами и теперь, мешая выбирать нужные повороты. Да, дети будущего именно такие: они лазят в дома тех, кто давно исчез и, наверное, хотел бы, чтобы его память оставили в покое.
Чем ближе мы подъезжаем, тем глубже становится тишина в салоне. Слышно, как бьется мое сердце. Очередной подъезд очередной серой пятиэтажки. Следом две новостройки, которые вот-вот расступятся, и вот кто-то уже подставил ноготь к корке на моей ране. Этот кто-то наблюдал за мной последние недели и долго, старательно сюда вел. Меня одного, без теперь уже отвалившегося свидетеля.
Неизвестно, какими судьбами дедова избушка здесь еще осталась, – снести хотели еще лет двадцать назад, чтобы не мешала. Может, от Эли просто ничего не могли добиться, так же, как сейчас я? Она еле проходит в калитку, садится на крыльце и, похоже, мысленно отключается. Как она попала в тот район и долго ли туда шла? Может, она тут давно не живет?
Из забора, огораживающего избушку, вытащили половину досок. Во дворе следы пребывания местных бомжей, бутылки, окурки. Вот ты какая теперь, избушка-говорушка!
Эля не реагирует. Обхожу ее, дергаю дверь – не поддается. Спускаюсь с крыльца и подбираю большой камень. Раз – и становится больно. Но руки целы, это внутри. Осколки стекла падают между оконными рамами.
На пороге что-то бормочет Эля, возвращаюсь к ней и слышу:
– Настя…
Так звали мать Артема, от которой к девяносто девятому остался только скелет, пуговицы и кулон. Но кто знает, мало ли таких, может это какая-то другая Настя? А Эля не отвечает.
Достаю из кармана куртки перчатки, – заморозки в этом году рано, – надеваю и постепенно доламываю стекло. Внутри саднит, но уже не так. Кажется, это и была та самая корка. Прикатываю к окну старую тачку, с которой дед когда-то ходил на мусорку, и становлюсь в нее. Избушка оказывается совсем низкой, и стоит еще пригнуться. Аккуратно залезаю внутрь – эх, хорошо быть дрыщом!
В нос бьет запах старости, и в комнату прибегает, чтобы посмотреть, что случилось, бандитского вида темный кот. Вот только прошла четверть века, а он мало того что до сих пор жив, так еще и не изменился. Может, на него опять смотрит мой близнец, попавший в какое-то другое время?
Прохожу через открывшуюся мне комнату, потом на веранду, отворяю оттуда еще одну дверь, в дедову комнату. Запах старости становится еще более концентрированным, и приходится сдерживать рвотный позыв. Это нужно. Снимаю перчатки и бросаю их в угол. На покрытом оргстеклом столе стоит компьютер со старым пухлым монитором, такой, как был у Кирика. А еще здесь очень много бумаги, не меньше, чем в хранилище, а главное – вся она для меня. Жаль, что Артем уехал. Хотя… правы были мать и бывшая: я жалкий эгоист. А теперь еще и сталкер, потому что обшариваю компьютер Эли и захожу в ее соцсети.
Быстро выясняется, что там ничего интересного нет, да и большая часть бумажек мне ни о чем не говорит. Я сбрасываю просмотренное в один дальний угол – прости, дед, но я ненавижу тебя теперь.
В шкафу – бездна бессмысленных на первый взгляд микросхем и проводов. Ясно, бред изобретательства. Выгребаю все из шкафа и сгребаю со стола тоже, пока на нем не остается несколько папок, выглядящих на удивление порядочно. Открываю. Куча листов, исписанных мелким и неразборчивым почерком, которым он раньше писал Эле записки на холодильнике, чтобы не забывала поесть, а рядом с
