Время перемен - Владимир Владимирович Голубев
По всем нашим рассуждениям необходимо было направить на границу минимум три полноценных дивизии, из которых одна точно должна была быть кавалерийской. Большее множество войск было бы сложно обеспечить боеприпасами – заводы пока в Сибирском наместничестве только планировались, к войне с Китаем мы толком не готовились, думая в основном о европейских проблемах.
Получив в зоне возможных боевых действий армию численностью более ста двадцати тысяч человек, мы могли уже спокойно планировать наступательные операции против Китая. Для командования армией был определён фельдмаршал Суворов, который, по мнению Вейсмана, был единственным, кто мог решить столь сложную задачу, как победа над империей Цин. Сам Отто болел, человек он был уже не молодой, здоровье его начало подводить, и генералиссимус опасался, что этот фактор может сыграть против нашей армии. Князь Адрианопольский же кипел энергией и был готов подтвердить свой военный талант.
Потери в торговле было решено частично компенсировать благодаря контрабанде и увеличению цен на меха в самом Китае. Флот на Тихом океане получал приказ на активное противодействие плаванию в регионе голландским и английским судам, что нисколько не противоречило нашим торговым трактатам – пусть китайцы совершенно лишатся внешней торговли, а наши так называемые европейские коллеги не получат наших доходов. Но такие действия могли компенсировать нам не более восьмой — десятой части былых поступлений от торговли, и тем более не смогли бы дать нам средства на перемещение войск и веде́ние войны.
К тому же перед нами стояла перспектива переселения, пусть и вре́менного, весьма немалого количества жителей из опасной приграничной зоны. Несколько десятков тысяч человек нужно было срочно вывезти с территории, где в любой момент могут развернуться военные действия. Тем более что совсем недавно маньчжуры полностью вырезали несколько сотен тысяч джунгар[13]. Правда, ранее взгляды Цинской администрации в отношении населения в целом совпадали с моими – люди ценный ресурс, который нужно искать и расселять на своих землях. В общем, наших людей точно требовалось вывезти из этих мест, а такое действие будет стоить нам немалых средств. Получалось, что нужно было изыскивать новые финансовые ресурсы.
В России уже давно назрела необходимость повышения налогов, в первую очередь для крестьян. Урожаи росли, а подати нет. К тому же начинало не хватать людей в промышленности – почти все крестьяне предпочитали оставаться на земле. Те, кто по каким-либо причинам не желал дальше жить в родных деревнях, переезжал в наместничества или записывался в рекруты. Конечно, в города тоже переселялись, но уже существенно меньше, чем требовалось. Нужно было чуток подтолкнуть крестьян, а небольшое повышение налогов вполне могло сыграть такую роль.
Но, я уже не желал это делать просто так. Церковь начала активную пропаганду. Били колокола, священники и монахи твердили о безбожных азиатах, беззаконно и бесчестно казнивших русских священнослужителей, окормлявших православных в этих далёких землях. Самосознание народа уже поднялось достаточно, чтобы люди правильно оценили такое оскорбление, нанесённое церкви и государству. Мой манифест «Об убийстве священнослужителей православной миссии» подлил масла в огонь. Люди сами просили начать войну против Цинской империи и повышение налогов восприняли даже с удовольствием, благо оно было небольшим.
Одновременно пришлось закрутить несколько интриг – я с параноидальным недоверием не принимал, что треклятые англичане затеяли все эти проблемы с Китаем просто, чтобы отбить у нас тамошнюю торговлю. Противостояние с Россией очень многие из их аристократов видели следующей задачей после сокрушения Франции, Трубецкой вертелся как уж на сковородке, чтобы держать ситуацию под контролем. Однако, миссию Макартни он не смог остановить, более того, среди её членов не оказалось наших агентов, хотя попытки внедрения были, что свидетельствовало об усилении работы британских спецслужб против России.
Также меня волновали доклады из Польши. Штединг указывал на рост антирусских идей среди польской шляхетской молодёжи, уже позабывшей о предыдущих чистках и не попавшей в число обучавшихся в русских корпусах и лицеях. Одним из главных агитаторов за выход из-под опеки России выступал злосчастный Понятовский. Всё-таки глупость его и гонор были слишком велики для роли короля, но теперь затевать его замену было, пожалуй, поздно – нужно было снова чистить Речь Посполитую, а для этого требовался значительный повод.
Самого моего давнего представителя в Польше пришлось отозвать из Варшавы – он умолял перевести его на какое-нибудь более спокойное место, опасаясь за своё здоровье. Подтверждением очень сложной ситуации в столице соседнего государства было то, что уже третий за последние десять лет личный врач Штединга переезжал в Россию для преподавания в медицинских корпусах предмета «Определение и лечение постыдных болезней». Такая нагрузка действительно могла навредить уже не юному генералу, на прощание получившему титул князя Вислинского.
Его заменил Николай Румянцев, давно с головой погрузившийся в польские интриги, а сам Штединг прекрасно устроился в Теречном наместничестве, спокойно занимаясь вопросами заселения земель и взаимоотношениями с соседями, он даже женился, что было практически невозможно на его прежней роли.
Напряжение росло и на Балканах – там свирепствовал Ахмед-паша Триполитанский, который контролировал Морею[14] и довольно успешно отбивал Аттику[15] у Али-паши Тепелинского. Если последний стремился к добрососедству и расширению торговли с Россией, то владыка Пелопоннеса, наоборот, выступал по отношению к нам весьма враждебно, в чём находил поддержку у Кайсери Хачи Салих-паша в Боснии и Кучук Хусейн-паши, сидевшего на Кипре и пытавшего взять под контроль Анатолию.
Я чувствовал, что нам следовало ждать новых ударов в Европе. Пусть мои военачальники, дипломаты и финансисты дружно отрицали такую возможность до завершения французской войны, но мне словно в затылок дышал огромный и страшный зверь угрозы с запада. В той же Англии уже почти официально считалось, что слишком уж усилившаяся Россия становится для островитян врагом чуть ли не более принципиальным, чем Франция, а король Пруссии называл самых неприятных ему людей «русским Паулем». Так что я настоял, чтобы новые части создавались в старых губерниях и максимально быстро.
Мы ждали очередного шага противника в этой
