Время перемен - Владимир Владимирович Голубев
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
Людовик пришёл в себя как раз накануне Нового года. Я был в Столице, занимался хозяйством. Пришлось бросать все дела и мчаться в Петербург – слишком многое было завязано на эту фигуру. Врачи не предполагали, что он вообще может прийти в себя – слишком долго король был без сознания. Я не пытался разыгрывать его карту – нахождение у нас свергнутого монарха, причём лишённого разума, вполне могло привести к обвинению нас в доведении его до этого состояния, что было чревато серьёзнейшими внешнеполитическими рисками.
Так что, я остановился на решении, что его смерть будет оставаться в тайне, как и его длительное нахождение в России. Однако, сейчас Людовик пришёл в себя. Скрывать от него действительное положение дел было неправильно со всех точек зрения, к тому же бывший король сразу же спросил, где его дети – даже не поинтересовавшись, где находится он сам и каково его состояние.
Узнав, что дети его точно погибли, свергнутый французский монарх спросил про жену – известие о её казни лишило его всякого желания разговаривать. Людовик смотрел в окно и молчал. Он равнодушно принимал пищу, не обращая внимания на окружающих, отказываясь обсуждать своё здоровье и статус.
- Здравствуйте, брат мой! – я приветствовал его нарочито тихо, внимательно изучая бывшего владетеля Франции.
Он выглядел очень плохо. Худой, как скелет, невероятно бледный, с потухшими и равнодушными глазами. Король даже не обратил на меня внимания, продолжая смотреть в окно, за которым мела метель. Тогда я просто присел рядом и также принялся разглядывать мечущиеся снежинки. Это зрелище положительно успокаивало и гипнотизировало. В голове крутились мысли и беспорядочности и бессмысленности бытия, но при этом о подчинённости всего сущего воле Творца, коею мы просто не в состоянии разглядеть.
Я озвучил свои рассуждения, нисколько не надеясь на ответ, просто из желания как-то разрушить становившуюся жуткой тишину в комнате. Но Луи всё же отреагировал:
- Вы полагаете, что смысл есть во всём? – голос его напоминал шелест травы, так он был тих и как-то не уверен.
- Наверняка, но понять его можно чаще всего по прошествии лет, да и то не всегда. Многим он открывается только на небеса.
- Ах да… Вы же тоже потеряли жену… — равнодушно проговорил мой брат по монархической профессии.
- И не одну, дорого́й мой Луи… — горько усмехнулся я, — И даже нерожденное дитя своё… Но Ваша потеря, безусловно, тяжелее. Вы любили её?
Я стремился вытащить Бурбона из бездны депрессии, в которую он погрузился, уже настолько, чтобы и не вынырнуть. Мне было его очень жаль, по-человечески жаль. Неплохой человек, который запутался, потерял всё и сейчас не мог простить себе это. Как его можно было использовать я пока не решил – слишком сложно всё было в Европе. Его возвращение в роли короля не принесло бы покой Франции, не помогло нам решать наши задачи, напротив, возможное прекращение войны ослабило позиции России в Европе. Именно галлы сейчас занимали по праву наше место всеобщего жупела и врага цивилизации.
В Великобритании и Австрии крепло понимание, что мы слишком усилились, и если не нанести удар по России в ближайшее время, то вскоре с нашей гегемонией сложно будет что-то поделать. Лишь такой невероятный раздражитель, как убившая королевскую семью и декларирующая отказ от монархии вообще, Франция была более важным врагом и желанной добычей. Но вернись на престол Людовик, готовый к миру с Европой – всё обернётся против нас. А пока выдержать удар всех мы не готовы, у нас нет даже нужного для войны количества войск.
Сейчас я просто хотел вернуть его к жизни, поговорить с ним по душам и понять, сможет ли он как-то помочь нам, или эта фигура лишняя на доске. Если будет Людовик готов стать искренним другом России, то мы поможем ему с возращением престола – в конце концов, нам с Францией пока делить нечего, с Испанией мы же становимся всё более и более близки, так почему же мы не сможем сблизиться с её соседкой и династической сестрой?
Ну а если он винит нас в гибели семьи, если он наш враг, то пусть лучше он ляжет в землю безымянным умершим.
Жестоко? Да. Но это – мой грех. У меня таких грехов уже поднакопилось. Впору, словно Ивану Грозному, синодики заводить – у Бога прощения выпрашивать. Моё уважение к царю Ивану, во многом, именно на том и зиждется, что я его отлично понимал. Вот зарезали в Лондоне Дашкова-младшего, жалко ли мне его было? Очень. Он мне смерть матери простить не мог, да ещё и наследства он своего лишился – а так приятный молодой человек, все говорили – истинный джентльмен. Но – враг. России враг. Пришлось…
Ладно, сейчас мы с бывшим королём беседовали на философские темы. Вот, знал же, что он семью свою любил, а вот насколько – не подозревал. Даже жену — своенравную, неумную, резкую, благодаря которой и трон он свой потерял и детей его убили – Людовик любил. Пусть и не по любви браки в королевских семьях заключают, но для него любовь было чувство обязательное, долгом определённое. Любил он жену, сильно любил детей, да и государство своё любил, а вот – не смог уберечь.
Тяжело такого человека спасать от вины его. К тому же вина-то не выдуманная, настоящая. Столько вариантов у него было, как задушить бунт в зародыше – да посади, хотя бы Филиппа Орлеанского в глухую тюрьму, да затей следствие по его сторонникам и всё поутихло бы… Да и история побега могла бы сложиться иначе, прояви он свою королевскую волю. В общем, сложно было, но дорогу осилит идущий – то, что Людовик начал говорить, и то было хорошо.
Почти две недели мы беседовали с ним. Часа по четыре-пять в день я посещал именно бывшему французскому монарху. Он даже вспомнил про свою любовь к столярному делу, а из мастерских смогли натащить ему таких станков, что он искренне удивился русскому искусству техники, в которой инструменты много лучше, чем во Франции. Но вот о политике Людовик говорить отказывался – категорически. Король словно не желал знать, что происходит во вверенном ему Богом государстве.
Наконец, он спросил, где Орлов. Узнав, что Алексей Григорьевич и его Полин погибли, спасая его жизнь, Людовик
