Время перемен - Владимир Владимирович Голубев
Жители Брабанта[5] и Фландрии[6] совершенно не желали дальше пребывать под скипетром Габсбургов – возвращение всех налогов после прихода к власти императора Франца они восприняли как новое оскорбление, и теперь уже почти все желали освобождения. Дюмурье всё правильно рассчитал – французов там ждала полная поддержка. Города восстали и коммуникации австрийцев были перерезаны.
Под Намюром[7] произошло сражение, в котором французы одержали решительную победу, после чего почувствовали себя хозяевами положения. Национальный конвент в Париже сорвался с цепи и казнил несчастную Марию-Антуанетту, после чего радостно объявил войну всем своим соседям, исключая Испанию, которая с напряжением ожидала развития событий. Вся Западная Европа, после такого явного роста безумия, собралась вместе бороться против революционной Франции.
Германские и итальянские государства как один передавали свои войска под командование австрийским и прусским полководцам. В Нидерландах, где совсем недавно прусская армия подавила волнения, у штатгальтера было мало войск и полностью отсутствовала поддержка народа и высшего общества. Понятно было, что следующий удар французов придётся именно туда и на помощь Оранскому спешила почти восьмидесятитысячная армия союзников.
Все были при деле, все были заняты. 1793 должен был стать годом больших сражений, к которым все тщательно готовились, в том числе и покупая у нас продовольствие, оружие, боеприпасы. Мы смогли сыграть на массовом спросе сторон, отказавшись от продажи зерна, отправляя за границу только муку, крупы, макароны, что позволило нам ещё подстегнуть развитие нашей промышленности. На волне эмоционального подъёма европейцев мы вполне удачно продали долги правительств воюющих стран, да и часть обязательств частных лиц легко обменяли на интересные технологии и оборудование.
Весной война разгорелась с новой силой. Дюмурье начал проникновение в Республику Соединённых Провинций, но там его встретили численно превосходящие армии союзников. Войск у французов было явно недостаточно, и они принялись отступать — сначала из Голландии, а потом и из захваченных австрийских земель. Рошамбо[8], который возглавлял армию Франции на Рейне, также начал терпеть поражение за поражением и потерял несколько важных крепостей.
Ситуацию слегка исправил Шодерло де Лакло[9]. Он был правой рукой герцога Орлеанского, который и добился его назначения командующим Альпийской армией. Новоявленный гражданин Эгалите, отказавшися от своего родового имени, играл одну из первых скрипок в новом правительстве Франции и явно метил на королевский трон, для чего он нуждался в поддержке армии. Его секретарь не был профессиональным военным и его назначение не вызвало противодействия в Конвенте, который не посчитал де Лакло сколь-нибудь опасной фигурой.
Так вот, Шодерло де Лакло оказался скрытым талантом, быстро захватившим Савойю, Ниццу и осадившим столицу Сардинского королевства Турин. Австрийцам пришлось серьёзно отвлечься от дел на Рейне и Севере в пользу Италии.
В это же время, невероятно изворотливый Дюмурье, к которому было множество претензий, обвинил в измене старого Рошамбо. На посту командующего Рейнской армией того сменил Бирон[10], а заслуженный маршал Франции и один из героев миновавшей Великой бойни был торжественно казнён на гильотине как предатель. Закрутилось колесо большого террора – после гильотинирования Марии-Антуанетты заговоры начали открывать непрерывно, и казни стали обыденным зрелищем для парижан, а потом эта дикая традиция волной разошлась по всей Франции.
Рошамбо стал первым казнённым военным, но после него множество генеральских голов скатилось в корзину страшного механизма. Угроза казни стала пугать французских военачальников больше, чем участь погибнуть в бою. Но пока, перевод части войск Габсбургов в Пьемонт, где они смогли отогнать французов от Турина, помог на других направлениях. Дюмурье отбросил части австрийцев и снова вторгся в Нидерланды, а Бирон успешно отбивался от войск союзников. Установилось шаткое равновесие.
В это время мы готовились к новому Большому путешествию. Вначале в Петербург приехал принц-регент Фредерик Датский. Я встречал его в порту с большой свитой. Опять для утверждения внешнеполитических интересов империи необходимо было показать мощь России во всей красе – именно позиция Дании определяла неприступность Балтийского моря перед лицом флотов Европейских держав. Нам нужен был этот союзник, чтобы обезопасить наши северо-западные владения.
Но, с другой стороны, прибытие из Испании моей невесты было не менее, а, возможно, и более важным международным событием. Так что, я вместе с Фредериком собирался через свою Столицу отправиться вначале в Екатеринодар, куда прибудут Екатерина Алексеевна и Потёмкин. Там наш ждут торжественный приём, пиры, ну и знакомство с моими сёстрами. Затем по морю к Олицину, куда прибудет большое испанское посольство. Потом мы поедем в Москву, где Мария Луиза и будет пока проживать в прославленном Новодевичьем обществе.
Петербург – красивый город, родной, уютный… Наш центр торговли, науки, образования. Иногда даже тоска брала по Петергофу, заливу, дождям. Главное, город жил после переезда столицы, тысячи чиновников покинули его, но здания приказов недолго стояли пустыми, торговля росла, корпуса расширялись, открывались училища, лаборатории. В Петербург прибывали новые жители, он становился только красивее.
Мы были в городе три дня. Одна закладка Нового Торгового порта и Большого Екатерининского моста через Неву дорогого стоила – такого чуда современной инженерной мысли и столь масштабной стройки Фредерик и его окружения никогда не видели. А посещение лабораторий Академии Наук, а Корпуса, а балы в городском собрании…
А потом был путь до Твери по императорскому тракту, Волга, Дон, заводы, стройка железной дороги, города и сёла, сотни повозок и кораблей, бескрайние поля, торжественные встречи, приёмы. Принц прибыл в Екатеринодар совершенно очарованным нашей страной. А здесь ему предстояло очароваться окончательно. Маша и Катя умели себя пода́ть. Девчонки были просто обворожительны, а уж их блестящее образование…
Принц даже не мог понять, кого же ему выбрать – более серьёзную высокую и темноволосую Машу, или лёгкую смешливую рыжеватую Катю. Он танцевал то с одной, то с другой, гулял с кандидатками по чудесным дорожкам в саду, сидел в беседках за долгими разговорами. Я уже даже начал беспокоиться о сестрёнках, да и у Гришки тоже явно принялись чесаться кулаки. Лишь Мама успокаивала нас, ей-то уже пришлось пережить подобное.
Фредерик после почти двух недель общения с девочками, наконец, выбрал старшую. Маша
