Рейд за бессмертием - Greko
— От ранения лечились? — «белевец» был сама любезность и обращался на вы.
— Никак нет, господин штабс-капитан! Был на секретной миссии в Черкесии.
— Ооо… — заинтересовано блеснул глазами офицер.
— Я вас проинформирую, Ваше благородие, — вмешался писарь.
Его путанный рассказ привел Васю в изумление. Круто все поменялось за пять месяцев.
По словам писаря, генерал Пулло в январе еще раз прошелся по Чечне со своими куринцами. Все ему покорялись. Платили деньги, сдавали оружие, выдавали пленных. Три непокорных аула были сожжены. Но в марте все изменилось. Да так резко, что русское командование растерялось.
— Не знала доныне Чечня единого правителя, но вот явился он, саясанский сиделец, всеми покинутый, как нам тогда казалось. Боже, как все ошибались!
— Шамиль? — догадался Вася.
— Он самый. Провозгласил себя имамом Чечни и Дагестана. И призвал к своему газавату.
— Так его, по слухам, чеченцы прирезали, — вмешался штабс-капитан.
— Жив он, жив. Не торопитесь. Дойдем еще и до этого инцидента, — отмахнулся писарь и продолжил.
Всю весну генерал Пулло, назначенный руководить Левым флангом Кавказской линии, метался по Малой Чечне, пытаясь усмирить набиравшее обороты непокорство ичкерийцев. Когда на его наскоро собранный отряд надвинулся с большими силами сам Шамиль, пришлось генералу отступить за Сунжу. На него повесили все грехи. Обвинили в том, что он своими действиями спровоцировал чеченцев, хотя Пулло лишь выполнял приказ Граббе, разоружая «плоскостных», то есть равнинных чеченцев. Занявший его место Галафеев также не преуспел. Начал строить укрепление Герзель-аул, но его отвлекли бунтовщики в Аухе, потом слухи о появлении Шамиля в Миатлы. Галафеев двинулся туда. Потом обратно. Эти метания из угла в угол не прошли бесследно. Уже в апреле Ахверды-Магома попытался напасть на Назрань, Ташив-Ходжи — на Внезапную, а большие и малые партии чеченцев стали прорываться то на кумыксую плоскость, то в Аух. По всей Линии, от Владикавказа до восточных границ Салатавии, стало неспокойно. Окончательно замиренный, казалось бы, край пришёл в сильнейшее волнение. Керосинчику плеснула в огонь чеченского восстания новость об успехах горцев на Кавказском побережье. Генерал Галафеев стал собирать новый Чеченский отряд.
Намерения Шамиля были непонятны. Он ловко распускал слухи, что его нужно ждать то в Чиркее, то в землях гумбетовских обществ, на востоке или на юге.
1-го июня имам прибыл в горный аул Гуакинского общества, где жестоко расправился с непризнавшим его власть Губишем Кикиевым. Приказал его схватить и выколоть правый глаз. Братьев чеченца, бросившихся на защиту, изрубили мюриды. Семью сожгли в сакле.
Ночью Губиш голыми руками расправился с охранником, отнял у него кинжал и прокрался в дом, где спал Шамиль. Вступил с ним в схватку. В одиночку сопротивлялся подоспевшим мюридам, успев нескольких убить и ранить. Самому Шамилю нанес несколько ударов кинжалом в руку и бок[1].
— Теперь злодей оправляется от ранения. Так что нам удалось выиграть немного времени, — завершил свой рассказ писарь.
«Ну, дела! — удивлялся Вася. — Снова меня ждет тяжелая работенка!»
— Девяткин! — окликнул Васю штабс-капитан. — Мой вестовой проводит вас на квартиру к моим егерям. Утром с ними присоединитесь к походной колонне.
Белевцы неприятно поразили куринца. Весь их вид отличался от привычного для кавказца. С одной стороны, форма строго соответствовала уставу. На их фоне Вася выглядел настоящим оборванцем, хоть и получил новую форму у тенгинцев. С другой, на всех лицах лежала печать замордованности, тупости и какой-то обреченности. Солдаты двигались как автоматы. И плохо соображали, что их ждет впереди.
«Не просто им будет стать кара-солдатами», — подумал Девяткин[2].
Военных постояльцев хозяева квартир не были обязаны кормить. Но солдаты выдумывали тысячу ухищрений, чтобы добиться бесплатного хавчика.
— Наш-то тоже сперва упирался, — похвалялся унтер из белевцев, подлизываясь к непонятному собрату с прокопченным солнцем лицом и жесткими складками у рта, прятавшимися за неуставной бородой. — Так мы то ночную тревогу затеем, то днем учения строевые во дворе с громкими криками. Недолго продержался. Домочадцы взмолились. Теперь харчуемся вместе — едим не за казенный счет. С этими мещанами только так. Уважать должно военный мундир.
Эти вчерашние крестьяне совсем позабыли о прошлой жизни. Смотрели на гражданских как на пыль под ногами. На постое в деревнях вели себя как тираны. И умудрялись загадить все вокруг.
«Эх, вы, казюки-тухляки!» — сплюнул в сердцах Девяткин и ушел спать на сеновал, наплевав на расспросы белевцев[3].
… Наутро отряд выступил в поход. Ну, как наутро? Ближе к полудню. Пока собрали всех, разбросанных по частным квартирам по всему городу, много времени утекло. Шли по самой жаре, вместо того чтобы отправиться до рассвета, а в полдень встать на обеденную стоянку. Хорошо хоть обоз вперед отправили. Еле догнали его к вечеру.
Устроили бивак.
Снова Васе показалось все дичайшей нелепицей. Солдаты топтались на месте, не зная, куда себя пристроить. С завистью посматривали на удобный мешок унтера и на его бурку, из которой он быстренько соорудил себе походную постель.
"Пока русских пришельцев соберут и укажут, где и как рубить, где устроиться на ночлег и как в голой степи приготовить ужин, куринец уже успел бы закусить и соснуть у костра. Ходить они, надо признаться, обучены, да и только', — подвел Вася итог своим наблюдениям. Он теперь ясно осознал, почему к войскам, прибывавшим из Центральной России, в полку относились с недоверием и с нескрываемой насмешкой.
Отдохнуть ему не дали. Пришли молодые офицеры и попросили присоединиться к их компании. Угостили портером и накинулись с расспросами.
— Я вам, Ваши благородия, так скажу. Вы своих солдат к плац-парадам готовили. Формализм сплошной. Но горная или лесная война — это не шагать по линеечке.
— Вся Россия так!
— Россия — не Кавказ! — сказал Вася и заткнулся: его слова явно отдавали ересью, но офицеры его поняли.
— Что сложнее: в горах воевать или в ичкерийских лесах?
— В лесах! — отрубил Вася. — Был я в походе на Ахульго…
— Наслышаны! Медаль, говорят, вам выдали на георгиевской ленте.
— Еще не выдали, но не суть. В горах против нас была погода — то жара, то холод — и выгоды позиции неприятеля. В лесу же опасность подстерегает из-за каждого куста. Да что там куст! Сверху тоже чечен стреляет. Встанешь под деревом — а с верхушки — бац! Прямо в темя.
— Ой! — вскрикнул молоденький юнкер.
— Вот тебе и ой! Зевать нельзя!
