Рейд за бессмертием - Greko
— Иосиф Андреевич! Я не для того в крепости остался, чтобы наблюдателем быть. Отправьте меня в самое горячее место, — взмолился я.
— Что ж с вами поделать? Ступайте к гренадерам на 1-й бастион.
Я не сменил своего наряда. Как был в черкеске и папахе, так и остался. Офицерского мундира у меня не было, надевать солдатский, с чужого (возможно, мертвого) плеча не хотел. В крепости к моему виду за месяц привыкли. Глаза гарнизону уже не мозолил, хотя слухов обо мне ходило прилично. Когда подбежал к тенгинцам, меня приветствовали радостными возгласами.
У высоких плетеных корзин-туров почти в человеческий рост стояли стрелки. Выстрелил — спрятался, чтобы перезарядить ружье. Пулю не словил — стреляй дале. Снаружи постоянно рвались ручные гранаты, вызывая жалобные крики у нападавших. Три гренадера, как автоматы, перебрасывали через банк готовые к взрыву чугунные шары[3]. Их подавал из ящика и зажигал фитили унтер-офицер без нашивок за выслугу лет, делавший свою опасную работу без тени эмоций.
— Эко у тебя, братец, ловко выходит! — похвалил я солдата.
— Извините, господин штабс-капитан, я из разжалованных, — укорил меня унтер. — Бывший профессор университета, Феликс Ордынский.
— Это вы меня извините, что я на ты. Не знал.
— Извинения принимаются, — спокойно кивнул унтер-офицер.
— Декабрист?
Феликс удивленно вскинул брови.
— Нас, меня и моих товарищей, чаще называют людьми 14-го декабря[4].
— Вы так бесстрастны вблизи от столь опасного ящика! Достаточно одной искры…
— Педантизм ученого не изжить ни каторгой, ни ссылкой.
— Не буду вам мешать!
Мы смогли обменяться несколькими фразами, поскольку горцы отхлынули. Взрывы гранат отбросили их от рва. Они показали спину.
— Выцеливайте тех, на ком панцири! Это командиры, — отдал я приказ солдатам, взбираясь на банкет.
И выстрелил сам, подавая пример. Возможно, ранил или убил кого-то из своих знакомых по тайному обществу всадников. Или тех, с кем выдвигался к берегу Кубани в конце 1837 года в составе войска, собранного Хаджуоко Мансуром. Плевать! Сейчас я по другую сторону баррикады, обозначенную самым четким способом из всех возможных — земляным валом с турами. И сражаюсь за эти валы и собственную жизнь!
В рассветной мгле было видно в подробностях, как горцы еще несколько раз бросались на приступ и каждый раз отходили с большими потерями. Все орудия северных тур-бастионов и барбетов вели безостановочный огонь наугад. Все больше мертвых тел устилало подступы к валам. Рвы местами были заполнены ими доверху, особенно там, где наступавшим досталось от картечи. Оттуда раздавались стоны и крики о помощи раненых, задыхавшихся под завалами из мертвецов.
Восходящее солнце осветило жуткую картину — поле павших, залитое кровью, а за ним огромные толпы живых, собиравшихся под двумя значками-знаменами. Я узнал их. Голубой принадлежал натухайцам, пестрый — шапсугам. И среди них метался старый знакомый. Тот, кого Белл окрестил королем Черкесии. Я угадал — Хаджуоко-Мансур! Он был здесь. Его горячие призывы снова воодушевили нападавших. Снова впереди были панцирники из тех, кто уцелел. За ними и остальные пошли на приступ. Глядя прямо в раскаленные жерла крепостных орудий, торчавших из амбразур тур-бастионов. Шагая прямо по трупам своих родичей. Что-что, а мужества им было не занимать!
«Ого! — подумал я. — Этакой толпой они нас задавят. Гранат-то не осталось!»
— Огонь! — закричал, подавив все чувства.
Солдаты подчинились. И я сам стал отправлять пулю за пулей в штурмующих бастион. Выхватывал новый патрон из газырницы. Вколачивал его шомполом привычным движением. И так раз за разом, пока не кончились патроны, а на бруствер не запрыгнули незваные гости.
Нас теснили. Натиск был слишком яростным, а врагов — слишком много. Рядом падали усачи-гренадеры. Их выхватывали из-под ног наступавших и оттаскивали назад.
На моей винтовке не было штыка. Я не мог никого сразить. Лишь защищался, отбивая сабельные удары. Ложе было расщеплено вдрызг. Как только пальцы сумел уберечь?
Меня толкнули. Я пошатнулся. На меня набросился какой-то горец. Схватил за шею, повалил на землю. Принялся душить. Уже темнело в глазах. Пытался разжать пальцы, но тщетно. Спасало лишь то, что моего противника все время пинали пробивавшиеся вперед черкесы. Топтались по его спине, вызывая хриплое пыхтение.
Я отпустил его руки. Схватил за голову. Прижал вплотную к своему лицу. И вцепился зубами ему в нос. Откусил, захлебываясь от крови, брызнувшей в рот и в глаза.
Сразу стало легче дышать. Пальцы врага разжались. Он завывал от боли. И вдруг замолчал. Случайная пуля раскроила ему череп. Мозги брызнули мне в лицо. Я чуть не потерял сознание от омерзения.
Нужно выбираться. Развернулся, лежа на земле, прикрываясь телом душителя. Схватка смешалась обратно, в мою сторону. Подполковник Веселовский вместе с резервом бросился в штыковую атаку. Все вооружились ружьями — офицеры, барабанщики и даже знакомый мне батальонный писарь Мокий Гречанный. Пали оба значка, захваченные навагинцами. Горцы отступали, неся постоянно потери[5]. Еще немного — и наши доберутся до меня. Нужно продержаться всего пару-тройку минут.
«Ну же, давайте. Ребята! Я здесь!»
Через рыжие папахи перелетел дымящийся черный шар.
«Только не граната! Только не кидайте гранаты! Зачем⁈»
Что-то взорвалось рядом. Что-то ударило в глаз или рядом. Что-то треснуло в голове. Я отключился.
[1] Легендарный генерал Я. П. Бакланов, тот самый, который водил свои полки под черным знаменем с черепом и считался главным «виновником» взятия Карса, был учеником Засса. В описываемое время служил есаулом в учебном полку на Дону.
[2] Калаусская битва 1821 г. — одно из самых значительных поражений черкесов. В бою и в болотах погиб цвет воинства закубанских горцев.
[3] Банк — часть бруствера над барбетом в полевых укреплениях. Стрельба через банк — артиллерийская стрельба не через амбразуру, а навесом. Барбет — площадка для орудия, укрытая насыпью или турами. Банкет — насыпь-площадка, прикрытая бруствером.
[4] Ордынский Феликс Викентьевич, преподаватель Белостокской гимназии (в летописи Тенгинского полка назван профессором). Арестован за участие в тайном обществе, лишен дворянства и сослан в Сибирь на крепостные работы на пять лет, далее — на поселение. В 1836 г. переведен на Кавказ. За оборону Абинской крепости пожалован чином подпрапорщика. В следующем году погиб на Кавказском побережье недалеко от Адлера.
[5] Результаты боя. У русских потери были невероятно низкими для такого жаркого боя и 12-кратного преимущества противника: всего 9
