Благословенный. Книга 7 (СИ) - Коллингвуд Виктор
— Секстант показывает, что мы находимся в искомом квадрате, Николай Андреевич! По моим расчетам, цель близка. А вот найдем ли мы то, что ищем, и когда именно — одному Богу известно! Не теряйте терпения, господин лейтенант! Великие открытия требуют великого терпения.
Татаринов мрачно уставился вперед, на однообразный пейзаж из камней и колючек. Неужели придется торчать в этой проклятой пустыне еще несколько недель? Или месяцев? Мысли о тепле и комфорте губернаторского дома в Форт-Румянцев или даже о влажной жаре Сингапура казались теперь несбыточной мечтой. Боже, помоги грешным рабам твоим отыскать-таки это злосчастное озеро!
И вдруг… Впереди, там, где земля чуть понижалась, блеснула на солнце тонкая голубая полоска.
— Посмотрите-ка, Пётр Семенович! — в волнении воскликнул Татаринов, указывая вперед. — Это вода… или снова мираж?
Паллас привстал в стременах, напряженно вглядываясь вдаль сквозь свои очки. Несколько долгих мгновений он молчал, потом в его голосе зазвучали торжествующие нотки:
— Навряд ли мираж, Николай Андреевич! Слишком холодно сейчас для этих оптических обманов природы! И если там действительно озеро, то оно, скорее всего, соленое. Видите? По берегам ни единого зеленого пятнышка!
— Эй вы! Живее! Шевелись! — крикнул Татаринов погонщикам и солдатам, обернувшись в седле.
Увы, его призыв мало повлиял на темп движения каравана. Верблюды продолжали брести своим размеренным, неспешным шагом, который, верно, сам Аллах отмерил им при сотворении мира. Татаринов буквально изнывал от нетерпения, мысленно проклиная и Муловского, навязавшего ему этих горбатых упрямцев вместо резвых лошадей, и собственную судьбу, забросившую его на край света в поисках какой-то «соды».
Но всему приходит конец. Спустя пару часов медленного, но неуклонного движения, путники наконец достигли цели. Перед ними расстилалась обширная водная гладь — огромное озеро, окаймленное с дальнего берега невысокими, выжженными солнцем горами. Как и предсказывал Паллас, вокруг не было почти никакой растительности, а береговая линия была покрыта толстым слоем белой, сверкающей на солнце соли. Зрелище было одновременно и величественным, и каким-то неземным, почти лунным.
Подъехав к самой кромке воды, Паллас с неожиданной для его возраста и комплекции ловкостью соскользнул с верблюда и тут же принялся распаковывать свои походные сундучки с реактивами, колбами и пробирками. Верблюды, почуяв воду, нерешительно забрели в озеро по брюхо, пытаясь пить, но тут же отплевывались, фыркая и с недоумением глядя на эту странную жидкость — выглядящую, как самая вкусная вода, но соленую и горькую на вкус.
Татаринов же с нетерпением наблюдал за священнодействием Палласа. Академик набирал воду в пробирки, добавлял какие-то порошки и жидкости, нагревал на спиртовке, нюхал, пробовал на язык (к ужасу Татаринова), и постоянно записывал что-то в свою пухлую тетрадь.
— Ну что? Это оно? — нетерпеливо спрашивал лейтенант каждые пять минут.
— Терпение, сударь, терпение! — невозмутимо отвечал флегматичный немец. — Наука не терпит суеты. Еще несколько опытов для полной уверенности…
Лишь когда низкое зимнее солнце коснулось багровым краем зубчатых вершин на западе, Паллас наконец оторвался от своих пробирок и реторт. Он снял очки, протер их чистым платком, водрузил обратно на нос и, повернувшись к Татаринову, торжественно произнес:
— Поздравляю, Николай Андреевич! Можете отправлять депешу генерал-губернатору. Все мои анализы подтверждают первоначальные данные. Это оно. Уникальное природное месторождение… Не просто соль, не просто сода… Это кальциевая сода! Природная кристаллическая сода, почти чистый карбонат натрия! Находка исключительной важности!
Татаринов возликовал. Внутри все пело! Мысленно он уже видел себя в Петербурге, получающим из рук Государя Императора знак ордена Святого Владимира, примерял новый эполет с капитанскими звездочками, пересчитывал щедрые наградные… Блестяще! Просто блестяще! Миссия выполнена!
Сведения, полученные в Петербурге — то ли от каких-то безвестных испанских миссионеров, то ли через агентуру — оказались верными. Здесь, в этой Богом забытой калифорнийской пустыне, лениво плескало свои соленые воды озеро, единственное в мире (как тогда считалось) содержащее огромные запасы природной кальцинированной соды в виде минерала трона. Татаринов смутно понимал, что это вещество крайне важно для русской промышленности. Паллас вкратце объяснил ему: чистая сода необходима для производства качественного стекла. Оконные стекла без зеленоватого оттенка, дешевая литая бутылка для пива и вина — все это даст огромные выгоды и толчок развитию целых отраслей. А поскольку дешевый промышленный способ получения соды (аммиачный метод Сольве) появится еще только через десятилетия, это озеро сулило России фактическую монополию на мировом рынке стекла и соды.
Оставалось только застолбить это место, организовать добычу и наладить вывоз драгоценного сырья. Но это уже была задача для других. Его, лейтенанта Татаринова, миссия здесь была окончена. Успешно окончена. Можно было возвращаться. И пусть снова будут упрямые верблюды, холодные ночи и скудная пища — теперь все это казалось мелочью по сравнению с достигнутым результатом.
ЭПИЛОГ
Годы, последовавшие за бурей 1801-го, пронеслись с калейдоскопической быстротой, оставляя за собой шлейф свершений и новых забот. Война с Францией, начавшаяся со столь трагической для меня ноты, завершилась на удивление скоро и решительно. Дерзкий рейд Бонапарта на Франкфурт, поддержанный стремительными действиями «Конной Армии», парализовал французскую военную машину в Германии. Лишенная снабжения, армия Жубера фактически перестала существовать как организованная сила, а Моро, видя крах своего тыла, был вынужден спешно отступать к Рейну, теряя людей и артиллерию под ударами наших и союзных германских войск.
Франция, истощенная десятилетием войн и внутренними неурядицами, не смогла оправиться от этого удара. Жуберу удалось вернуться в Париж и удержать власть, но Консулат буквально балансировал на краю пропасти. Интриги Талейрана, поддержанные усталостью нации и давлением коалиции, привели к резкому росту популярности Бурбонов. Тем более, что у династии имелся весьма привлекательный претендент — молодой Людовик XVII. Не могу сказать, что я питал к симпатию к Бурбонам, но ослабленная, занятая внутренними проблемами Франция была бы мне на руку. Европа получила бы передышку, а Россия — возможность сосредоточиться на внутренних делах и освоении новых горизонтов. И, что было важно для меня лично, — виновники, пусть и косвенные, гибели Наташи были наказаны самой судьбой. Хотя, конечно же, это не могло залечить рану в моем сердце.
Мое воцарение на престоле Северо-Германской империи, случившееся в разгар войны, стало свершившимся фактом, пусть и со скрипом, но принятым Европой. Объединение ресурсов России и Северной Германии дало мощный толчок развитию обеих стран, хотя и потребовало от меня удвоенного внимания и сил. Управление столь обширными и разнородными владениями оказалось делом крайне непростым…
В самой России продолжались начатые мной преобразования. Отмена крепостного права, хоть и вызвала поначалу брожение и недовольство части дворянства, постепенно начала приносить свои плоды. Крестьяне, получившие личную свободу и право владеть землей, стали активнее осваивать новые территории, переселяться в Сибирь и на юг. Появился рынок свободной рабочей силы, столь необходимый для растущей промышленности. Конституционный механизм — с избираемыми Думой и Сенатом, с ответственным перед ними правительством во главе с канцлером Мордвиновым — работал, пусть и не без трений. Бюрократия, конечно, никуда не делась, коррупция тоже немало нам досаждала, но абсолютизм медленно, но верно уступал место более современным формам правления.
Промышленность и торговля переживали настоящий бум. Паровые машины Бёрда и Балтийского завода находили сбыт не только в России, но и в Англии, и в Германии. Наши консервы, текстиль, металл шли на экспорт во все уголки мира. Русский торговый флот, пополняемый пароходами и быстроходными клиперами, смело конкурировал с британским на океанских маршрутах. Открытие месторождения кальцинированной соды в Калифорнии обещало революцию в стекольной промышленности и на долгие годы обеспечило нам монополию на мировом рынке.
