Благословенный. Книга 7 (СИ) - Коллингвуд Виктор
Бригадир Шепелев со своими Ольвиопольскими гусарами и Чугуевскими уланами действовал южнее, в районе Мангейма. Его целью были арсеналы, склады и ремонтные мастерские. Уланы вихрем ворвались в артиллерийский парк, захватив там десятки орудий. Здесь не обошлось без боя — местный комендант попытался организовать оборону, собрав разрозненные команды и маршевые батальоны. Но стремительная атака русских гусар, поддержанная огнем приданной конной батареи, быстро решила исход дела. Шепелев, оставив за собой хаос и разрушение, двинулся дальше, на соединение с силами Мюрата.
А дальше всех на запад прорвались казаки Платова. Для них это была родная стихия — война в тылу врага. Расходуясь веером, летучие казачьи массы громили мелкие гарнизоны, перехватывали курьеров с депешами, нападали на транспорты, сеяли панику, появляясь там, где их совсем не ждали. Платов, верный своей казачьей натуре, не столько уничтожал, сколько захватывал. В его обозе вскоре скопилось огромное количество трофеев: повозки с офицерским багажом, казенные деньги, дорогое оружие, мануфактура, и, конечно же, целые табуны лошадей. Но главной его целью были мосты через Рейн. Достигнув великой реки, казаки сожгли несколько наведенных французами понтонных переправ, серьезно затруднив сообщение между армией Жубера и гарнизонами на левом берегу. Вид бородатых всадников в папахах на берегах Рейна вызвал настоящий ужас в прирейнских городах.
Результаты рейда превзошли все ожидания. Тылы французских армий были полностью дезорганизованы, склады уничтожены, коммуникации нарушены, резервы рассеяны. Армия Жубера, отступавшая после разгрома на Заале, спешно бежала за Рейн. Моро, получив известие о катастрофе в своем тылу, был вынужден прекратить свой марш-маневр на север и резко повернуть на запад, к Майнцу, чтобы спасти то, что еще можно было спасти, и сохранить свои операционные линии.
В Эрфурте я получал донесения о ходе операции, читая их с нескрываемым мрачным удовольствием. План Бонапарта сработал блестяще. «Конная Армия» сорвала наступление французов, понеся при этом минимальные потери. Учитывая, что в бою при Камбурге основную тяжесть сражения пришлось вынести немецким союзникам, мы могли определенно утверждать, что компания 1801 года была выиграна «на чужой территории, малой кровью».
И от этого на душе стало чуточку легче, хотя пустота, оставленная уходом Наташи, по-прежнему зияла во мне незаживающей раной.
Четвертое письмо Александра фон Гумбольта брату Вильгельму.
Форт Св. Елизаветы, Залив Доброй Надежды, Австралия
Февраля 5-го дня, 1802 год.
Мой горячо любимый брат Вильгельм!
Год первый наших австралийских странствий завершился, и пока «Гонец» готовится к плаванию в Порт-Александрийск с депешами и собранными мною образцами, спешу поделиться с тобою, мой дорогой Вилли, размышлениями и итогами, кои накопились за сии месяцы, проведенные в сердце сего удивительного, но сурового континента. Если предыдущее мое письмо было полно восторгов натуралиста пред невиданными формами флоры и фауны, то ныне мысли мои все чаще обращаются к вопросам более прозаическим, но не менее важным для будущего сей земли под скипетром Императора Александра — к возможностям ее хозяйственного освоения и, конечно же, к поискам сокровищ, сокрытых в ее недрах.
Первые месяцы, проведенные здесь, убедили меня в огромном потенциале сего края. Пусть прибрежные земли порой кажутся сухими и поросшими жестким кустарником, но в долинах рек, кои мы исследовали, почвы зачастую плодородны. Я наблюдал обширные пространства, покрытые густой травой, идеально подходящие для разведения скота — овец, чья шерсть столь ценится в Европе, и крупного рогатого скота. Климат, хоть и переменчивый, с жарким летом и прохладной, ветреной зимой, вполне благоприятен для возделывания многих европейских культур. Поручик Одинцов, человек практический и наблюдательный, уже предрекает, что со временем здесь раскинутся обширные поля пшеницы и виноградники, не уступающие рейнским. Лесные ресурсы также значительны — эвкалипты, при всей их экзотичности, дают прочную древесину, годную для строительства и судоверфей. Главное препятствие, как мне видится, — это нерегулярность осадков и необходимость создания систем ирригации для обеспечения стабильных урожаев вдали от рек.
Но главное мое устремление, как ты знаешь, Вилли, связано с геологией и поиском полезных ископаемых. Скрупулезно изучая горные породы, я отмечал признаки присутствия различных металлов. Железные руды встречаются довольно часто, хотя и не всегда высокого качества. Обнаружены были и выходы пород, содержащих медь. Однако основной моей целью, согласно предписаниям из Санкт-Петербурга, оставался поиск золота и иных благородных металлов. Мои постоянные расспросы туземцев с демонстрацией образцов поначалу не давали никаких результатов. Для них блестящий самородок был не более чем любопытной безделушкой, не идущей ни в какое сравнение с острым каменным наконечником для копья или куском съедобного корня.
Наши проводники, Кимба и Ватарреа, несмотря на всю их пользу в отыскании пути и дичи, в вопросах минералогии были обескураживающе невежественны. Более того, их представления о мире и земле разительно отличаются от наших. Их вселенная населена духами предков, а ландшафт испещрен невидимыми для нас тропами и «запретными землями». Это места особой силы, где, по их верованиям, духи предков выходят на связь с живыми во время сновидений или особых ритуалов. Такие территории — скалы причудливой формы, древние деревья, определенные водоемы — для них священны, и ступать на них без должного почтения или в неподходящее время строжайше запрещено. Не раз нам приходилось делать значительные крюки, огибая такие «земли сновидений» (Dreaming places, как они пытались объяснить нам через Одинцова), ибо Кимба и Ватарреа категорически отказывались вести нас напрямик, ссылаясь на гнев духов, который мог обрушиться не только на них, но и на нас, чужаков. Признаюсь, Вильгельм, сие суеверие порой сильно замедляло наше продвижение, но я счел за благо не перечить им — и из уважения к их культуре, сколь бы примитивной она ни казалась, и ради сохранения их доверия, без коего наша экспедиция была бы обречена.
И вот, когда я уже почти отчаялся получить от туземцев хоть какую-то полезную информацию о золоте, случилось событие, перевернувшее ход наших поисков. Мы разбили лагерь в предгорьях синеватой горной цепи, что виднелась на севере от нашего форта. Однажды вечером, когда мы с Одинцовым обсуждали план дальнейшего маршрута, к нашему костру подошли Кимба и Ватарреа. Вид у них был необычно взволнованный. После долгих и путаных объяснений, перемежаемых жестами, Ватарреа протянул мне… самородок! О, Вильгельм, это был не тот маленький образец, что я носил с собой, а увесистый кусок чистого, ярко-желтого золота размером с голубиное яйцо! Сердце мое забилось так, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Я едва совладал с собой, чтобы сохранить внешнее спокойствие ученого.
«Где? Где вы нашли это?» — вопрошал я через Одинцова, стараясь говорить как можно ровнее.
Их ответ был, как всегда, туманен. Они указали куда-то на северо-восток, в сторону самых высоких пиков, бормоча что-то о «ручье, где спят радужные змеи» и о «месте, где земля блестит после дождя». Они пояснили, что нашли этот камень случайно несколько дней назад во время охоты и принесли его, вспомнив мой настойчивый интерес к подобным «блестяшкам». Казалось, они не придавали своей находке особой ценности, но были горды тем, что смогли угодить мне.
Следующие дни превратились в лихорадочный поиск. Мы свернули лагерь и двинулись в указанном направлении. Путь был нелегок: каменистые ущелья, густые заросли колючего кустарника, переправы через быстрые горные ручьи. Кимба и Ватарреа вели нас, ориентируясь по едва заметным приметам, но часто сами сбивались, спорили между собой, указывая в разные стороны. Несколько раз они приводили нас к ручьям, где мы находили лишь обычную гальку или крупицы слюды, блестевшие на солнце. Напряжение нарастало. Матросы роптали, малайцы молча исполняли свою работу, а поручик Одинцов сохранял невозмутимость, но и в его глазах я видел сомнение. Лишь я один, подстегиваемый азартом геолога и предчувствием великого открытия, настаивал на продолжении поисков.
