Скопа Московская (СИ) - Сапожников Борис Владимирович
— Можно оставить под Дорогобужем войско небольшое, чтобы осадить его, — предложил Елецкий. — Тогда оттуда никто не выйдет, а мы тем войском малым тыл свой прикроем от врага.
— Давно ли так встал, князь Фёдор? — спросил у него Валуев. — Вместе же недавно последнюю краюху делили в Царёвом Займище. Так и тут, торчать под Дорогобужем как бы дороже не вышло. Припасов даже с тем, что привёз Иван Пуговка маловато будет, верно говорю, Иван Андреич? — обратился он к Хованскому.
— Верно, — согласился тот. — Войско велико, а припаса кроме как в обозе взять неоткуда. Все округа разорена ляхами, даже за деньги никто из крестьян ничего не продаст. Деньги по зиме в землю не посеешь и скотину за них не купишь, потому как никто её, обратно, не продаёт.
— Дорогобуж крепость старая, — вступил в наш разговор воевода Адауров, который был там воеводой, пока не выдвинулся в Тверь на соединение с моим войском. — Мы с покойным князем Барятинским в округе славно воров да лихих литовских людей гоняли прежде чем к тебе, воевода, по приказу прибыть. Думаю, как подступим к стенам, многие в городе захотят, чтобы мы поскорее ляхов оттуда выбили.
Князь Барятинский со своими людьми во время недавней битвы принял на себя первый удар гусар. Он дрался вместе с Голицыным в передовом полку и погиб в схватке с гусарами. Тело его опознали только по дорогому доспеху, нагрудный панцирь которого был пробит насквозь гусарской пикой.
— На восстание рассчитывать не стоит, — покачал головой я. — Здесь ляхи всего-ничего похозяйничали, а местные головы поднять не смеют и бегут тут же от любого вооружённого. А в Дорогобуже они вовсе замордованы как холопы.
— Вот и надо отбивать город, — решительно заявил Валуев. — Нечего русским людям под ляшским игом стонать.
— Стоит сначала предложить гарнизону выход, — осторожно произнёс Делагарди. — Если обойдёмся без штурма и потерь, то так будет лучше для всех.
— Без штурма не обойдёмся, — снова покачал головой я. — Ты ж дрался против ляхов, Якоб Понтуссович, им гонор их шляхетский не позволит без боя сдаться.
— Тогда надо по ним вдарить так, чтобы сопли кровавые со все стороны! — ударил себя кулаком по ладони князь Хованский.
— Осадного наряда у нас нет, — заметил Валуев, который вместе с Паулиновым заведовал в моём войске артиллерией. Паулинова на совете, само собой, не было, самым худородным из всех воевод был Адауров, но того пригласили по понятной причине. Он знал Дорогобуж, откуда ушёл не так давно, и всю округу. — Без них даже невеликую крепость будет сложно взять.
— А без пушек и правильной осады стрельцов положим много, — заметил рассудительный Елецкий, который хотя и высказывался за взятие Дорогобужа, не хуже моего понимал его цену.
— Выдержат ли стены Дорогобужа длительный обстрел? — спросил я у Адаурова.
— Вряд ли, ежели только ляхи их не укрепили как следует, — ответил тот.
Я понимал, что хорошего решения у нас просто нет. Оставлять за спиной занятый врагом город нельзя. Поляки оттуда начнут разбой на наших коммуникациях, тут и без знаний князя Скопина всё ясно. Из Москвы обозу идти до Смоленска дней пять, не меньше, и даже если обходить Дорогобуж с севера, оттуда легко будет налететь и уничтожить его. Я слишком хорошо помнил нападение лисовчиков на дороге между Москвой и Можайском. Осадной артиллерии, большого царёва наряда, у меня нет, войско идёт сбивать осадный стан Сигизмунда, а не города штурмовать. А без неё потери будут слишком велики, даже если поляки согласятся капитулировать и выйти из города после первой же атаки. Осада и блокада небольшой частью войска тоже не выход — нет у меня лишних людей и припасов, чтобы дробить армию. Да и блокировать город наглухо получится только всем войском, как подсказывала мне память князя Скопина. Так что от такой осады толку тоже мало выходит.
Вот и выбирай из трёх зол наименьшее, раз уж повезло оказаться в теле князя-воеводы!
— Идём на Дорогобуж, — решился я. — Сперва ты, Иван Андреич, — обратился я к Хованскому, — с передовым полком подойдёшь, да осадишь его. После большой полк с нарядом прибудет. Бери себе побольше посошных людей да ройте укрепления для пушек. Ежели ляхи мира запросят прежде моего подхода, переговоры веди, землю пускай в то время роют, но пока я со всем войском не приду, не соглашайся. Поморочь ляхам головы как следует, а там и я подойду, так они, может быть, вовсе в портки наложат, да крепость сдадут.
— Сам же говорил, князь-воевода, про гонор их, — напомнил мне Хованский.
— Когда надо они его поглубже прятать умеют, — ответил я. — Ушёл же Жолкевский, не стал на табор наш лезть, смирил, выходит гонор свой.
Хованский только плечами пожал. Не слишком-то он верил в рассудительность ляшского командира, что в Дорогобуже стоит. Я, собственно говоря, тоже, но вдруг повезёт.
[1] Делагарди мерит расстояние шведской милей, которая равна 10 688,54 м
* * *
Король встретил Жолкевского с плохо скрытым злорадством. Сигизмунд вовсе не желал скрывать, что даже рад поражению гетмана, с которого после битвы с тем московитским юнцом слетела вся спесь. Однако демонстрировать это Жолкевскому король, конечно же, не стал. Он всё же понимал ценность столь опытного командира, и несмотря на неприязнь к нему, знал, что столь верных людей у него мало. Сигизмунд порой и сам удивлялся собственной нелюбви к гетману, который раз за разом доказывал свою верность королю, вспомнить хоть бы рокош Зебжидовского, когда коронный гетман наголову разгроми бунтовщиков под Гузовом, покончив с их проклятой конфедерацией.
— Я доверил тебе лучших людей, — выговаривал ему король на личной аудиенции. — Я дал тебе гусарские хоругви. К тебе присоединился Зборовский, ушедший, наконец, от фальшивого царя московитов, чтобы служить своему королю. И ты не сумел побить московитов. Ответь мне, пан Станислав, отчего так вышло?
— Оттого, что я недооценил врага, — честно ответил Жолкевский. — Московиты оказались стойкими воинами, к тому же правый фланг их держали наёмники, которым успели заплатить до начала похода. Войско московитов верит в своего полководца, этого молодого князя. И он пока оправдывает их ожидания. Он сумел удивить меня во время битвы, побил Казановского, который убит либо захвачен в плен. В плен попали и Зборовский со Струсем. Однако потери среди гусар minoris est.[1]
— Три полковника minoris est? — вспылил король. — Если и дальше так воевать, то у меня в гусарских хоругвях офицеров не остается.
— Три полковника это perditus gravis[2] для всего войска, — согласился с ним Жолкевский, — однако мы остановили войско московитов на несколько недель. Их воевода стоял в Царёвом Займище, дожидаясь подкреплений, поскольку, несмотря на то, что я вынужден был оставить поле боя, нанёс московитам gravis damna,[3] от которых они будут оправляться дольше, нежели мы от нанесённых ими.
— Быть может, так оно и есть, — согласился король, вынужденный признать его правоту. — Однако пока я отстраняю вас, пан гетман польный, от командования войском и беру его в свои руки. Вы, как и канцлер литовский, будете давать мне советы, потому что я не despotes orientalis,[4] но просвещённый monarchaoccidentalis[5] и без совещания с моими военачальниками решений не принимаю.
На этом аудиенция была закончена, и гетман поспешил покинуть королевский домик. Он понимал, что отстранения от командования королевской армией, конечно, ему было не избежать, однако готовился к куда худшему исходу. К примеру, Сигизмунд мог легко отправить его домой, заодно лишив должности, которую он занимал уже больше двух десятков лет. Король же лишь пожурил и для вида наказал его отстранением, которое таковым не являлось. Великий канцлер литовский Лев Сапега, пускай и привёл в королевскую армию почти тысячу человек, которыми формально командовал лично, однако в военных вопросах чаще полагался на мнение опытного гетмана, стараясь не перечить ему. Так что Жолкевский остался командующим, несмотря на то, что формально теперь осадой руководил король. Сигизмунду же хватало ума, чтобы понимать, в делах военных он не смыслит ни беса, и лучше слушаться тех, кто давно зарекомендовал себя как опытный воевода. А поражения у всех случаются, в конце концов.
