Барометр падает (СИ) - Щепетнев Василий Павлович
Судья вскрыл конверт, сделал на доске записанный ход.
Партия вновь ожила.
Играем осторожно. Ход, другой, третий. И тут Анатолий жертвует слона за пешку. Потом ладью за моего слона. Зал в недоумении. Шум и ропот.
А! вот оно что! Остроумно, очень остроумно. Если я беру сразу, то форсированно возникает эндшпиль, где против короля черных у меня два коня — и король, разумеется. Двумя конями мат сопернику не поставить, если тот играет внимательно. Потому Карпов и выбрал этот вариант. Для него ничья равнозначна победе.
Думаю, думаю, думаю — и нахожу вариант, в котором у чёрных остаётся пешка. Два коня поставить мат одинокому королю не могут. Но если у черных есть ещё пешка — другое дело! Эндшпиль кометы Галлея! Пешка не помогает чёрным, напротив, она их губит. Такая уж игра шахматы: в нужный момент у чёрных не будет пата, пешка сможет сделать ход, чем и воспользуются белые.
Иду на вариант. Вижу, Карпов расстроен, но не очень. Ну да, позиция теоретически выиграна для белых. Но есть «но». На то, чтобы поставить мат, мне отпущено ровно пятьдесят ходов. А удастся ли управиться в полтинник?
Считаю, считаю, считаю… А время идёт.
Хожу. Соперник отвечает. Зрители замерли. Загибают пальцы. Демонстраторы пишут на доске ходы мелом, постепенно уменьшая буквы — чтобы поместились.
Вот и Карпов задумался. Потом опять. Не такое простое это дело — бегать от мата. Хорошо хоть, доска невелика, восемь на восемь, особо не разбежишься.
Доброхоты в зале считают ходы вслух. Образовалось хоровое общество. Судья взывал к тишине, но напрасно. Никто, ни я, ни Анатолий не протестовали: нам тоже важно знать. Пусть считают.
Сорок третий ход — от последнего взятия. Сорок четвертый. Сорок пятый. Черным мат на сорок девятом. Карпов это видит, но из уважения к зрителям продолжает игру — пусть и они увидят. Или вдруг я обдёрнусь, такое иногда с игроками случается.
Случается. Но не со мной. На сорок девятом ходу я ставлю мат.
Выиграл партию. Свел матч вничью. Сохранил корону.
Карпов пожимает мне руку.
— Ну и ладно. Не корову же проиграл, — говорит он. Мы оба смеёмся, немного нервно.
— Мы строили, строили, и, наконец, построили, — отвечаю я.
Да, прежде всего испытываешь облегчение, как марафонец, добежавший до финиша и оставшийся в живых. Жив, и славно, если жив.
А зал устроил нам овацию, и фотокорреспонденты слепили вспышками. Но очки мы не надели, теперь можно и так, пусть видят усталые лица.
Затем мы разошлись по углам ринга. То есть в свои покои. Малость передохнуть перед церемонией награждения и закрытия матча.
Миколчук, да и все остальные радовались. Победа! Пусть матч завершился вничью, но главная цель, удержание титула, достигнута. Под мудрым руководством. Чижик выиграл решающую партию матча и сохранил звание чемпиона мира — эта весть летит по всему миру. Родина слышит, Родина знает!
Вошел прикрепленный к нам волонтер, принёс бутылку игристого рейнского, и бокалы. Сказал, что бургомистр скоро прибудет, тогда и церемония начнется.
Скоро, ага.
Женя вызвался откупорить бутылку. Он в этом деле мастак — сесть на хвосты.
Адольф Андреевич произнес тост:
— За победу! За нашу победу!
Всё кончилось хорошо, просто замечательно. Готовы выполнить любое задание Советского правительства и Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза.
А мне нужен отдых. То есть перемена деятельности. Всерьёз и надолго.
— А призовые, призовые, Михаил Владленович, их как? Пополам разделят? — спросил Женя. Кто о чём, а Женя о насущном.
Я не ответил. Секрета никакого, всё изложено в условиях поединка, изложено и опубликовано, нужно лишь уметь читать. По окончании матча каждый получает миллион долларов, а чемпион — ещё миллион. Приложение к короне, так сказать.
— Передайте, пожалуйста, газеты, — попросил я Ефима Петровича, давая понять, что разговаривать не хочу. Устал.
Что пишут? Всякое пишут. И о нашем матче, но не только о нём. В мире многое происходит и помимо шахматных состязаний. И даже очень многое. К примеру, обнародовано соглашение о строительстве в Советском Союзе нефтеперерабатывающего комплекса. Большого и современного. Кредиты дает Федеративная Республика Германии, а расплачиваться Советский Союз будет нефтепродуктами. В строительстве и эксплуатации примут участие специалисты из Германской Демократической Республики. А сама стройка будет располагаться вблизи города Энгельс, но, главное, указом Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик, восстанавливается Немцев Поволжья Автономная Республика! Такое вот неуклюжее название, но для немцев — райские звуки.
Ай да Стельбов, ай да сукин сын!
И сразу видно, кто историю творит, а кто в песочнице кулички лепит.
Новость свежая, вчера ничего такого не было слышно. А утром я ни радио, ни телевизор не включал. Настраивался и сосредотачивался. И хорошо, что не включил, а то, поди, внутренний покой был бы нарушен, а без внутреннего покоя в шахматы играть трудно: со счета сбиться можно.
Новости были без комментариев. Не успели. Событие застало всех врасплох. Хотя почему всех? Хонеккер и его окружение точно знали. Гельмут Шмидт тоже. Сейчас продажные западные писаки, акробаты пера и шакалы ротационных машин, получат установку от своих кураторов, тогда и напишут. О том, что с одной стороны нельзя не признать, а с другой — нельзя отрицать, следовательно, всё в нашем мире превратно, всё в нашем мире коловратно.
А если собственным умом? А если собственным умом, то следует годить. Хотя появление третьего немецкого… ну, не государства, нет, но как бы… изменит ситуацию на политической доске. Пешка превратилась пусть не в ферзя, даже не в ладью, но в коня — точно.
— Задумался, Миша? Как распорядиться десяткой, что тебе перепадет? — это опять Женя. Нет, бокал игристого так не раскрепощает. Видно, у него опять с собой было, и он принял заранее. А игристое вино ускорило процесс. Вот он и дал себе волю.
— Вы бы, товарищ Иванов, помолчали, что ли, — попытался вразумить Женю Миколчук, но как-то без огонька. Папу-генерала помнил, или просто вопрос его интересовал тоже?
— О какой десятке, товарищ майор, ты говоришь? — задал я встречный вопрос.
— По новому закону предел годового заработка десять тысяч, ведь так? — начал объяснять Женя.
— Вроде бы да.
— Ну, вот от призовых денег ты десять тысяч и получишь, а остальное пойдет государству! — торжествующе сказал переводчик Иванов.
— Вообще-то нет.
— Как — нет?
— Закон ведь с октября действует, не так ли?
— Так! И что?
— А в октябре я уже заработал десять тысяч, даже больше. Исчерпав годовой лимит.
— Заработал? Где? Ты же был здесь!
— Музыкой, Женя, музыкой. Я же по основной специальности композитор. А у композиторов деньги прирастают сами собой. И получается, в шахматы играл я совершенно бесплатно.
— И все… И все деньги получит государство? — Женя даже привстал, так его проняло.
— Я тут подумал… Газеты читал. Плохо в Западном Берлине живется старикам, и вот я подумал: может, отказаться от призовых в пользу дома престарелых?
— Как? — это не Женя, это Адольф Андреевич.
— Легко. Вот сейчас, в процессе награждения и скажу: призовые, положенные мне, перечислите дому престарелых. Думаю, они пойдут мне навстречу.
— Но… Но разве…
— А потом подумал: среди престарелых будет полно нацистов, разве нет?
— Разумеется!
— А нацистам, пусть даже престарелым, помогать я не буду! Нет, нет, и нет!
— Правильно! — с облегчением сказал Адольф Андреевич, а остальные — переводчики, врач, Алла и Ефим Петрович его поддержали энергичными кивками.
— И тогда я решил, что лучше передать деньги в детский дом. Дети — они же не нацисты, это первое. И не их вина, что родились они в Западном Берлине, а не в нашем, социалистическом. Судьба такая печальная. Это второе. В общем, я сходил в банк, написать заявление хотел. Вот прямо в тот день, когда меня задержали на пропускном пункте, и я опоздал на игру, тогда и сходил.
