Дайте собакам мяса (СИ) - Черемис Игорь
* * *
Если бы Виктор Гинзбург не совершил необратимого поступка, я бы настоял на том, чтобы проверить его версию биографии Тоньки-пулеметчицы. Мы бы вскрыли братскую могилу в Локоти — пардон, в Локте, — нашли бы кости той девушки, которую там знали под этим прозвищем, возможно, смогли бы доказать, что она погибла и что её не стоит искать. Но Гинзбург, можно сказать, дезертировал, а мне вытаскивать эту историю на свет было не с руки. Потом ещё и его жена сбежала — в общем, всё один к одному, да так, что и не подлезть при всём желании, только ждать, когда так пока и не найденный брат из Тюмени помянет сестру в своей анкете для зарубежной командировки.
В общем, мне эта ситуация активно не нравилась, и я почти бесился от того, что ничего не могу сделать — только сидеть ровно на попе и готовить ответы на неприятные вопросы от коллег, которые те обязательно зададут, пусть и через несколько лет. Но сейчас Антонина Гинзбург сидела рядом, и у неё наверняка имелось хоть какое-то объяснение полного совпадения её имени, отчества и фамилии с той, кого все считали Тонькой-пулемечтицей. Я очень надеялся, что раз её слова смогли убедить биологического отца «моего» Орехова, то и мне они покажутся как минимум годными.
— Что ты хочешь знать? — глухо спросила Гинзбург.
— Ваша девичья фамилия — Макарова, — сказал я. — При этом ваши братья и сестры… да и родители тоже — Панфиловы. Как так получилось?
— Как-как… кверху каком, — она говорила спокойно. — Прижитая я, на стороне родилась у отца. Два года с матерью росла, а там — голод, она умерла, меня в их семью взяли. Почему не написали Панфиловой… не знаю, думаю, мачеха против была. Написали — Макарова. Раз отец Макар, то и я стала Макарова. Уехала от них, как смогла. Семилетку отучилась — и уехала. И сейчас почти ни с кем не общаюсь… было письмо от Никиты, это старший наш, он в Тюмени работает, конструктор, большой человек, родственников искал — разбросало Панфиловых по стране в войну. Я сдуру ответила, но потом уже — всё. На почте попросила, чтобы письма оттуда сразу отправителю возвращали — мол, адресат выбыл. Не знаю, что с ним сейчас…
Я мысленно сделал зарубку — Никита, конструктор. С этими данными в Тюмени его быстро найдут… хотя теперь он мне и не нужен особо.
— Понятно, — кивнул я. — Многие через это прошли… вся страна. Ну а Локоть откуда взялся и тамошняя Тонька?
Гинзбург чуть помолчала.
— Не знаю… хотя есть у меня одно подозрение. Как призвали, я же не сразу медсестрой стала, хотя образование было, при штабе отиралась, официанткой, — она усмехнулась. — Офицеры сами себе накладывать не будут, у них заказ надо принять, принести, посуду грязную убрать… Тогда, правда, никаких офицеров не было, командиры и политработники, но хрен редьки не слаще, повадки одни. Мы там на пару с одной девушкой трудились, только она ещё и на передок слаба была, надеялась на что-то, уж не знаю на что… может, мужа хотела так завести, может, походно-полевой женой стать, кто её разберет? А, может, забеременеть и в тыл уехать. Не знаю. Только не успела она ничего. Весь штаб в том окружении оказался, ну а там понятно — кто в плен, кто в землю, кто к своим сумел выбраться. Мне когда Виктор ту твою Тоньку описал, я сразу про Октябрину вспомнила… её так звали, в честь революции назвали, она как раз седьмого ноября родилась. Я потом узнавала — в списках её не было, ни среди живых, ни среди погибших, считалась пропавшей без вести. Ну а почему она моим именем назвалась… не знаю. Может, не хотела именем немцев провоцировать, может, ещё что. Фамилия-то там обычная была — Николаева.
Я отметил, что рассказанная Гинзбург версия была в целом непротиворечивая. Правда, был шанс, что всё было не совсем так — например, чужое имя присвоила себе как раз она… этим может объясняться нежелание общаться с братом, который при продолжении переписки мог и приехать, чтобы навестить сестрицу. Но это проверялось — достаточно показать тому же брату фото Гинзбург, и он скажет, его это сестра или кто-то незнакомый. Мне это нравилось — я любил легко проверяемые вещи.
— Хорошая история, — признался я. — Многое стало понятно. Но, Антонина Макаровна, простите, теперь я и вовсе не понимаю, для чего вам нужно бежать за границу. Собственно, я даже не понимаю, чего вы вдруг в бега-то пустились после смерти вашего мужа. Не просветите?
Она усмехнулась и посмотрела в сторону.
— Ты ещё не понял, майор? — спросила она. — Кровь на мне всё равно есть. Сколько человек, по-твоему, мы убили с мужем? В лесника того, через которого вы на нас вышли, я стреляла…
* * *
Я хотел было сказать — ну убили и убили, дело насквозь житейское. Насколько я был в курсе, эти Бонни и Клайд лепельского разлива убивали не абы кого, а настоящих душегубов. Но не сказал — осёкся.
Расследование убийства — вещь очень скучная, обложенная кучей инструкций и правил. Например, орудие убийства пробивается на причастность к аналогичным преступлениям в обязательном порядке. Тот «люгер», с которым ко мне заявился Виктор Гинзбург, исключением не стал — с него сняли необходимые показатели и отправили в областные и республиканские органы правопорядка, а заодно — во все союзные ведомства по профилю. Дело это, впрочем, не быстрое — к моему отъезду из Сум ответы пришли, кажется, лишь из трех областей, двух с Украины и одного из России, и они были отрицательными. Но республик у нас пятнадцать, областей — несколько десятков, что-то могут найти на союзном уровне… В общем, сумским следователям потребуется ещё месяца четыре, чтобы собрать полный расклад. Конечно, лишь в том случае, если их корреспонденты будут людьми честными, а то ситуация может быть и такой: в какой-нибудь области было убийство из «люгера», но начальник надавил, сотрудники взяли под козырек, преступником сделали кто под руку подвернулся — и всё. Никто даже не поднимет то дело, потому что экспертиза со словом «люгер» просто-напросто испарилась из уголовного дела и больше нигде не фигурировала. Впрочем, я надеялся, что такие случаи были совсем не массовыми.
Так что в словах Антонины Гинзбург резон был.
— Все убийства можно с чистой совестью списать на вашего супруга, ему сейчас всё равно, — сказал я. — Это не повод бежать из страны.
— Поверь мне — повод, — мрачно сказала она. — Не хочется на старости лет отправляться в тюрьму.
— Если попадетесь на переходе границы — отправитесь обязательно, — пообещал я.
— Ты, что ли, сдашь?
— Нет, зачем мне, — я пожал плечами. — Если вы, Антонина Макаровна, не Тонька-пулеметчица, то и исполать вам. Живите, как хотите и где хотите. За дочками вашими я присмотрю, за это не волнуйтесь. Кстати, как вы меня нашли?
Она рассмеялась так, что на нас покосился один из спортсменов, которые во время нашего с ней разговора регулярно пробегали мимо облюбованной нами скамейки.
— Ты живешь в большом городе, майор, и тут на каждом углу есть киоск, на котором написано «Справка», — объяснила она, успокоившись. — А я знаю все твои данные — фамилию, имя, дату рождения. Заплатила пятнадцать копеек и получила листок бумаги с адресом и телефоном. Правда, в июне там какая-то девица отвечала, но я говорила, что ошиблась номером… и сейчас тоже, но другая… ты поосторожнее с ними, а то одна другой космы вырвет, если узнает.
