Благословенный. Книга 7 (СИ) - Коллингвуд Виктор
— Наш предыдущий разговор, граф, — хмурясь, проговорил Фуше, — был неправильно начат и скверно завершён. Право же, я сожалею об этом; ведь более всего мне хотелось бы стать вашим другом. Знаете, у меня есть идея: давайте забудем всё это и начнём разговор, скажем так, с «чистого листа». Ведь мы же оба — просвещённые, здравомыслящие люди, Ну а тот факт, что в прошлом оба мы состояли в якобинском клубе — должно сблизить нас, побудить ещё лучше понимать друг друга! Вы со мной согласны, месье?
— Как и мой император, я всецело стою за дружбу наших народов и всеобщее взаимопонимание! — Дипломатично ответил юноша, гадая в душе, каких ещё гадостей приготовил ему министр за истекшие две недели.
— Прекрасно! Так считайте же себя моим гостем! Хотите вина? Какое вино вы предпочитаете в это время суток? У меня есть прекрасное Шабли, достойное мозельское, бургундское…
— Простите, но неужели в этом подлунном мире существует приличное мозельское вино? — иронически приподняв бровь, спросил Павел Александрович.
— Кто знает, месье, кто знает… — туманно отозвался министр. — В действительности громкие марки нечего не стоят, всё это — дело вкуса, а о вкусах, знаете ли, не спорят. Некоторые предпочитают рейнвейн — странный выбор, на мой взгляд. Все знают, что виноделы Рейнской долины решительно ни на что не способны! Другое дело — вины Австрийской империи. Я знаком с немалым числом любителей токая, (по слухам, в их число их входит и наш министр Талейран). Могу его понять — чудесный, богатый вкус! Тем более что в Вене осело немало французских эмигрантов, великолепно разбирающихся в хороших винах…
Павел Строганов сдержанно улыбнулся: он сразу же понял игру министра и решил поддержать ее.
— Право же, в наше время любителю хорошего вина нужно прежде всего запастись достойными денежными средствами! Тоже касается меня — уверяю вас, я равнодушен и к рейнвейну, и к токаю; не назовёшь меня и любителем портера.
— Неужели вы пьёте водку? — притворно ужаснулся Фуше.
— Что вы, что вы — просто я столь длительный срок проживая в вашей прекрасной стране, стал совершенно разделять вкусы её уроженцев, и теперь предпочитаю всему старое доброе Жевре-Шамбертен!
— Увы, месье, у меня есть другие сведения. Похоже вы на самом деле предпочитаете вину плебейское пиво! Так, например в конце прошлого года вы совершили деловую поездку в Гессен. Что вы там делали, месье?
Строганов надменно ухмыльнулся. К этому вопросу он был готов.
— Да, действительно, в тот год я совершил поездку во Франкфурт, равно как и ещё более двух десятков различных вояжей. По поручению господина Моркова я занимался там закупкой тканей и галантерейных товаров для магазина «Русский дом».
— И вы преуспели во Франкфурте?
— Увы, нет: война сильно повредила деловой жизни в этом городе!
— Однако вы успели встретиться там с несколькими французскими высокопоставленными офицерами! Скажите — с какой целью вы сделали это?
— Право, не помню. Возможно, мы просто играли в карты!
Глаза министра сузились, отчего благообразная внешность его вдруг приобрела зловещие черты.
— В карты вы, конечно, играли. Но при этом вели очень интересные разговоры, компрометирующие высшее военное руководство французской армии. Не соблаговолите пояснить, почему вас, уважаемого коммерсанта, вдруг заинтересовал вопрос, столь далёкий от обычных предметов вашего профессионального интереса? Напомню, речь шла о некоем утерянном имуществе гессенского курфюрста.
— Отчего же вы считаете, что негоциант не может интересоваться чужим имуществом? — любезнейшим образом улыбнулся юноша. — Курфюрст Вильгельм известен своим тонким вкусом. Наверняка среди его вещей имелось немало самых занятных штуковин, которыми можно было бы украсить интерьер любого дворца! Признаюсь, меня крайне интересовала возможность приобрести что-нибудь эдакое из его имущества. Картины, фарфор, серебро — ну, вы понимаете. Когда-то, на заре карьеры, я прикупил немало различных безделушек из интерьеров Тюильри — ах, какие вещицы там попадались!
Жозеф Фуше, поняв, что одним издеваются, потемнел от гнева.
— Сударь, вам следует научиться быть со мной откровенным! Иначе ваше пребывание в стенах нашего Министерства может очень сильно затянуться. Я бы даже сказал — фатально затянуться! Где месье Орлофф?
«Гм. Они не поймали его. Значит Алексей Григорьевич благополучно достиг границы и теперь, вероятно, находится в княжестве Эвер. Интересно, смог ли он разгадать интригу Талейрана?» — промелькнула в голове юноши быстрая мысль.
— Право, не знаю! — ответил он вслух.
— Довольно!
Фуше резко встал и дёрнул за шнур звонка.
— Наш русский друг, кажется, готов злоупотребить нашим гостеприимством! — сообщил он капралу Национальной гвардии, явившемуся на вызов. — Отправьте его в самую скверную из наших камер!
И презрительно ухмыляющегося Павла Александровича увели.
* * *
Исход боёв за Заасфельд вызвал в стане французов уныние. Гибель Ланна произвела на всех самое гнетущее впечатление — генерал был очень популярен среди солдат, известен и любим всеми, кому приходилось бывать под его началом. Кроме того, это был очень лояльный, доверенный военачальник, сыгравший немалую роль во время последнего переворота, приведшего к власти троицу консулов. Несмотря на антипатию к покойному, Жубер близко к сердцу принял его гибель, но еще неприятнее было крушение плана ударить во фланг и тыл Кутузова. С уничтожением моста у Заасфельда нечего было и пытаться преодолеть Заале, чьи берега оказались слишком обрывисты, а течение слишком быстро для наведения понтонной переправы.
Второго апреля обоз Главной квартиры консула достиг берегов Заале. Выйдя из коляски, Жубер мрачно осматривал обширную долину, в которой прихотливо вилась узкая лента реки. Намётанным глазом военного консул тотчас же отметил, что левый берег, на котором находился лагерь русско-германских сил, представляет собой обрывистые высоты, подножие которых омывалось рекой, а вершины покрыты продолжением Тюрингского леса. Да, для обороняющегося не существует участка более выгодного для генерального сражения, чем левый берег Заале в ее верхнем течении!
И всё же врождённое упрямство заставляло консула еще и еще раз обращаться к ранее задуманному плану. Ударить в тыл неприятеля — как же это заманчиво!
— Так сможете вы форсировать реку? — мрачно спросил он стоявшего рядом полковника Савари, командовавшего сапёрами корпуса Ожеро. Тот отрицательно покачал головой.
— Консул, у неё очень крутые берега, отсутствуют броды, а сама река очень успешно охраняется значительными силами русских и немецких войск. Лесистый берег скрывает их перемещения — вот мы сейчас спокойно стоим здесь, а на нас, возможно, уже нацелены из леса заряженные картечью пушки! Именно так погибла большая часть корпуса Ланна. А самое сложное — это сильное течение. В горах еще продолжается весеннее таяние снегов, и стремительный напор воды сносит любые блокшивы и понтоны!
Жубер пробежался взглядом по распускавшейся зелени окаймлявших реку вековых дубов и грязно выругался.
— Но это же означает что мы не может выполнить первоначальный план и окружить русских в горах Тюрингского леса! Мы не можем выйти им в тыл! Проклятая река! А что в Заасфельде? Мост нельзя починить?
— Консул, наши атаки у Заальфельда не дали результата: русские сожгли мост, и разместили на склонах окрестных гор сильные артиллерийские батареи, не позволяя сапёрам восстановить переправу — отвечал генерал Ожеро.
Ещё раз с сожалением окинув взглядом противоположный берег — такой близкий, и такой недоступный — Жубер, наконец, выкинул первоначальные замыслы из головы и обратится к окружавшим его офицерам:
— Где мы можем встретить постоянную переправу? Каменный мост, который невозможно сжечь?
— Боюсь, что ближайший такой пункт — это Иена! — тут же проговорил отвечавший за штабное планирование Сульт.
