Дионисов. За власть и богатство! IV - Андрей Валерьевич Скоробогатов
— Кем-кем ты клянёшься? — переспросил я.
— Императрицей Мариной Дмитриевной Перовой! — вздёрнула она нос. — Единственным законным правителем Империи семи континентов!
И тут я более свежим взглядом вгляделся в символику байкерской братии.
Байкерский клуб назывался «Marina».
А затем я засмеялся. В голос засмеялся — это был смех облегчения и радости. Потому то моя интуиция меня вовсе не обманула. Потому что герб на кожанках был не просто императорский. Он был ровно тот же, что и на той самой перчатке, что и…
— Что ты ржёшь⁈ — взвизгнула Влада. — Смеёшься над нами? Ты, поди, клятый сухозаконник, да?
— Ага, как же, — усмехнулся я, и вдруг меня осенило.
Стоп. Я же в том самом сюртуке, который был тогда, в момент отплытия. После того, как мы приплыли, я закупил новую одежду, а эту на долгое время закинул в чуланы, выудив перед поездкой. В итоге мой сюртук уже давно перестал быть парадным, стал «парадно-полевым», истёрся, и стирали-то его его за всё время всего пару раз, наверное.
Я порылся по карманам и выудил скомканную шёлковую перчатку. Ту самую, которую засунул куда-то не глядя во время нашего поспешного отступления из Метрополии.
— Смотри, Влада. Вы все сейчас станете обладателями тайны, о которой не знают многие близкие мне люди. Это — перчатка Марины Дмитриевны. Мы были знакомы когда-то давно. И… я тоже очень хотел бы, чтобы она стала Императрицей.
Сперва наступила гробовая тишина. Прифигели от таких новостей, разумеется, даже Фрол и Вака Два Пера.
— Умеете удивлять, Александр Петрович… — проговорил он.
— А с тобой у нас отдельный разговор будет… — начал я, и вдруг Влада повисла у меня на шее.
— Ох, Дионисов, сукин ты сын, что ж ты сразу-то не сказал, а⁈ Как… расскажи мне? Какая она? Чёрт возьми, ну и как с тобой быть-то?
— Для начала расскажи, кем ты приходишься Рудольфу Вадимовичу. И как он сейчас? Его я калечить совсем не хотел, честно.
Влада изменилась в лице, снова нахмурилась, но уже по-другому.
— Плохо дедушка. Память стал терять. Но это больше возраст, чем ты. Хотя ты добавил!
Я вздохнул.
— Дедушка, значит. Редко это говорю кому-то, но — прости, Влада, если он был для тебя хорошим дедом. Я не знал.
— Да сейчас же! Тем ещё тираном он был! — фыркнула она. — Не таким засранцем, конечно, как Антон и Бранимир… Тоже не думала, что скажу, но за них — спасибо. Нет, я по-прежнему должна тебя прикончить, но…
— Но я освободил тебе место в наследовании? — предположил я.
— Ладно… расскажи лучше о Марине Дмитриевне? Какая она?
Ну, я и рассказал. Что это самая прекрасная из всех девушек на земле. Что общались мы мало (что было одновременно и правдой, и неправдой), и что я очень скучаю (что было преувеличением, хоть и небольшим).
Рассказали и они. Что клуб был организован ещё несколько лет назад, после визита Императором и наследницей престола Нововаршавска. Юная девушка так покорила сердца местного дворянства, что различные клубы почитателей выросли как грибы после дождя. Певческий хор имени Марины Дмитриевны, клуб по настольному крикету имени Марины Дмитриевны, даже команда чемпионата по кубофигуркам (это здесь так именовался аналог тетриса, эдакий зародыш киберспорта) имени Марины Дмитриевны. Вот, и байкерский клуб тоже возник.
А пару месяцев назад до них дошли слухи — интересно, откуда? — что Марина Дмитриевна после дворцового переворота бесследно исчезла из Метрополии и теперь скрывается где-то здесь, на континенте. Что пара отчаянных байкеров брали квадроциклы и доезжали до первых ближайших полисов данайцев — здесь они были весьма враждебные, и еле унесли ноги. Что собирают разные данные уже давно, тоже общались с данайцами и тоже слышали песню про белокурую деву, которая пришла и закончила войну.
А затем кто-то сказал уже знакомое:
— Так ты и есть Искандер Бестибойца? Читал в газетах, и по радио рассказывали.
Ну, и пошло по новому кругу. Время перевалило за полдень, мы снова ели и пили чай с кофе и отвратительной газировкой, и даже как-то уезжать не хотелось — сидели снова отлично, я травил истории про охоту и поход в джунгли, а потом вдруг Влада хлопнула себя по плечу:
— А ты на гитаре умеешь играть? И петь? Есть одна идея, пошли.
И она потащила нас куда-то на второй этаж не то цеха, не то гитарного бокса, где за семью дверями обнаружилась глубоко законспирированная подпольная студия и радиостанция, из которой вещалось лоялистические патриотические песни, а ещё записывались граммпластинки.
Что ж, я тряхнул стариной. Взял в руки гитару, напел, хотя, скорее, наорал вокал, что-то из старого советского рока 1980х, затем ещё трек и ещё.
— Слушай, а давай-ка альбом запишем? — предложила Влада. — Ты сколько ещё в городе будешь?
— Буду. Сколько, не знаю, но постараюсь.
На том и порешили. Я уже окончательно протрезвел, мы распрощались со ставшими гостеприимными байкерами и направились обратно в гостиницу. По дороге я тихо провëл воспитательную беседу с Фролом.
Не люблю лезть не в своë дело, но тут посчитал долгом чести.
— Это чего такое было? Чего девиц у костра на себя повесил, а как же Света?
— Свету я люблю! И не брошу. Но и вы же сам, Александр Петрович, то с одной, то с другой… да и Света же все видела, не против была! Это же флирт легкий просто был!
— Это так кажется, что не против. Она наверняка всë видела. И выводы сделала, будь уверен.
Фрод отвел взгляд.
— Да я с ней поговорю. Объясню.
— Именно. А на меня не смотри. Когда у меня отношения по-настоящему серьëзные — я девушке не изменяю. Усëк?
Фрол кивнул, и как мне показалось, к сведению принял.
Мы выгрузили их со Светланой у гостиницы и поехали с Вакой дальше по делам. А дела у нас были серьëзные.
Дело было к вечеру, но в квартале у домика тëтушки Надежды Константиновны было по-прежнему малолюдно. Пенсионерский райончик, что сказать.
А навстречу нам, в конце улицы ехал маленький фургончик, что-то вроде велорикши. Из рикши выходил смуглый паренëк в весëлом бело-розовом фартуке и заносил в каждый дом пятилитровую бутылку молока.
— Ты думаешь о том же, что и я, Вака Два Пера?
— Белое с розовым тебе не пойдëт, Искандер.
— А почему
