Аналитик (СИ) - Семин Никита

— Поясните, — тут же подобрался Сталин.

— У нас есть два варианта, и они зависят от того, является ли сама Анна нашим скрытым врагом, или же она настроена на работу во благо нашей страны.

Вот сейчас Иосиф Виссарионович посмотрел уже более благожелательно и заинтересованно. Воодушевившись этим, Лаврентий продолжил.

— По первому варианту, он же «план А» — если Белопольская является скрытым врагом, тогда необходимо поймать ее на «горячем» и шантажом или угрозами склонить к сотрудничеству. После чего через нее выйти на контакт с РОВС, но так, чтобы те не знали о нашем участии. Дальше можно получать информацию — что происходит в этой организации, какие цели и задачи ставятся ее членам, кто входит в число активных участников, а кто — пассивно помогает им. Также по мере углубления нашей информированности в дальнейшем планируем забрасывать к ним уже наших агентов, создавая им подходящее прикрытие.

— Очень интересно, — довольно затянувшись, кивнул Сталин.

— По второму варианту, он же «план Б» — если Белопольская настроена на работу во благо СССР, работать с ней «в открытую». Тогда можно будет пообещать ей помочь в сокращении срока ее деду, а возможно — если тот поменяет свои политические убеждения, и в реабилитации. То же самое с ее отцом — если тот согласен работать на СССР, пообещать помочь в переезде обратно в страну, устройстве на работу. Взамен — открытая помощь нашим структурам по внедрению в РОВС и иные организации капиталистических стран для сбора информации, шпионажа и подрыва их деятельности, если те наиболее радикально настроены к нашей стране. Оба плана перспективные, но для начала их реализации необходимо точно знать мотивы и конечные цели гражданки Белопольской. Работать «в открытую» было бы проще, но ошибка тут может стоить слишком дорого. Поэтому мы никого и не ставили в известность до того, как проясним ее позицию.

— И как вы собирались это сделать?

— Сейчас ведется активное наблюдение за ней и ее контактами. Просматривается ее переписка. Ведется наблюдение за членами ее семьи. За дедом — очень пристальное, за отцом — по мере возможности. Тут мы пока ограничены. Составляется психологический портрет Анны. Он почти завершен и пока я склонен надеяться, что работать нам придется по «плану Б». Собственно поэтому никто и не мешал Огневу ставить ее в свои заместители. Чем выше должность у девушки, тем выше шанс, что она перестанет переживать о своем будущем и сможет окончательно раскрыть свои мотивы и конечные цели. Получит уверенность, что она прошла все проверки и тогда шифроваться, если делает это сейчас, станет меньше.

— Хорошо, товарищ Берия. И сколько еще вы планируете ее проверять?

— Месяц, — прикинул Лаврентий, сколько времени ему нужно, чтобы уж точно отсечь большую часть сомнений. — Но необходимо ее не спугнуть. И раз уж о ней зашла речь в политбюро и Огнев теперь знает о ее прошлом, необходимо привлечь его к сотрудничеству.

— Почему раньше не сделали?

— Актер из него… — поморщился Берия. — Они часто общаются по работе, и он мог сорвать проверку своим изменившимся отношением.

— А сейчас не сорвет?

— Насколько мне известно, работа Белопольской представлена на доклад членам политбюро. И об этом сама Анна знает. Если через Сергея сообщить ей, что члены политбюро до последнего сомневались — какой из докладов выбрать и вообще может стоит взять Анну на заметку, как замену Сергею, то его подозрительность в ее сторону не будет связана с ее прошлым.

Затянувшись, Сталин несколько минут думал, медленно выпуская дым. Наконец очнулся и кивнул.

— Хорошо, работайте. И впредь об операциях такого уровня сообщайте мне лично. Чтобы я не узнавал их вот так…

Лаврентий мысленно чертыхнулся на не в меру ретивых подчиненных и уверенно заявил, что такого больше не повторится.

Глава 19

Начало июля 1932 года

У каждого в жизни бывают моменты, когда решается его судьба. Иногда мы чувствуем такие случаи. Иногда — понимаем о поворотном миге спустя какое-то время. Я сейчас ощущал всеми фибрами души, что от разговора Сталина и Берии зависит мое будущее. Они находились так близко — всего лишь за толстой дубовой дверью, и одновременно так далеко. И никак повлиять, чтобы не ухудшить ситуацию, я сейчас не мог.

Агапенко поглядывал на меня, но молчал. И это только подстегивало мои переживания. Но вот наконец на столе у Сергея Леонидовича зашелся трелью телефон и, выслушав, что ему говорят, Агапенко кивнул мне на дверь.

— Тебя ждут.

Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, я вернулся в кабинет Иосифа Виссарионовича. Берия стоял в паре метров от стола генерального секретаря и спокойно посмотрел на меня, не сказав ни слова. А вот Сталин хмыкнул и вдруг повторил мою же фразу, что я сказал буквально несколько минут назад.

— Иногда человек дурак и действует глупо. Но потом оказывается, что он просто не владел всей информацией. Это я про вас, товарищ Огнев.

Тут он покосился на Берию и махнул ему рукой в сторону двери.

— Проведите с товарищем беседу. Не очень хорошо, когда глава важного для планируемого будущего страны института выглядит дураком.

На этом аудиенция и закончилась.

Когда мы вышли из кабинета, Берия молча пошел в коридор, даже не посмотрев на меня. Видимо не сомневался, что я двинусь следом. И он был прав. После слов товарища Сталина мне не оставалось иного выбора.

Мы прошли в кабинет Лаврентия Павловича. Я даже сначала удивился, что у него здесь свой угол есть, но после сообразил, что по факту Лаврентий Павлович сейчас чуть ли не глава ОГПУ. Хоть формально эту должность еще занимал Менжинский, но Вячеслав Рудольфович все больше и больше сдавал по здоровью. Не знаю, отчитывается ли Берия вообще перед ним, но если и так, то явно не слишком часто.

— Присаживайся, — показал рукой на свободный стул мужчина, сам расположившись за своим столом.

Он дождался, когда я усядусь, и продолжил.

— Так уж сложилось, что одна твоя подчиненная является родственницей члена РОВС. Мы об этом знали с самого начала и позволили тебе принять ее на работу.

— Почему мне не сказали? — тут же спросил я.

— Это оперативная работа, в которой чем меньше посвященных, тем лучше, — спокойно ответил Лаврентий Павлович. — Увы, иногда из-за этого случаются и накладки. Дураки есть везде, а хуже — когда они инициативные.

Я промолчал, понимая, что сейчас речь шла не обо мне. Ведь кто-то же сказал Ворошилову про Анну, о прошлом которой я вообще ничего не знал. Поэтому я просто продолжил слушать, что мне еще скажут.

— И что с ней теперь будет?

— Ничего. Пусть и дальше работает. У меня будет к тебе лишь две просьбы: постарайся не показывать изменившегося к ней отношения. Если оно у тебя поменялось, — тут же уточнил он. — И раз уж ты теперь знаешь о ее родных и их членстве во враждебной нашей стране организации, присматривай за ней. Как ведет себя. Что говорит. Как реагирует.

— Это уж точно поменяет мое к ней отношение, — невесело усмехнулся я. — Раньше мне ни за кем присматривать не приходилось.

— Тогда, если она насторожится или прямо спросит — почему ты изменил свое поведение, скажешь, что ее доклад понравился в Кремле. А там уж аргументы — опасаешься ты, что она тебя подсидит, или думаешь что-то иное — сам ей приведешь. Это в твоих силах?

— Да, вполне, — кивнул я.

Разумно. И как посмотрю, уже за меня все решили и предусмотрели возможные мои «осечки».

— А доклад-то я делать буду?

— Об этом тебе сообщат после.

— А мне что в институте сказать? Спрашивать о результатах точно будут. Хотя бы о реакции на мое выступление.

— В этом случае сошлись на то, что члены политбюро не ожидали, что им будут представлены сразу два доклада. Это действительно так. Вот и затребовали себе время для ознакомления со вторым. Если вопросов больше нет, то прошу покинуть мой кабинет.

Сказал это вроде Берия спокойно, но тон был довольно прохладным. И непонятно от чего. То ли не рад, что пришлось меня вводить в курс дел по Анне и его планам в ее отношении, то ли еще не забыл прошлый мой удар и до сих пор не простил.