Дайте собакам мяса (СИ) - Черемис Игорь
— Там есть наши органы…
— Бездействуют, к сожалению. Нет, не прямо ничего не делают, работают, но там выжигать всё надо снизу доверху. В Белоруссии такого нет, например. Не знаю, как в других республиках, но подозреваю, что везде есть какие-то проблемы, которые надо решать и решать срочно. Буду, конечно, рад ошибиться, но помните, как в Эстонии студенты бунтовали в прошлом году? В «Хронике» этой всё было подробно расписано, это в «Правде» ни слова об этом не было…
— Виктор! — и снова хлопок ладонью. — Тебя опять понесло в материи, в которых ты ничего не понимаешь. Почему ты решил, что увиденное в Сумах — это не частный случай, а системная недоработка? Да и что ты там такого углядел, что Трофим не захотел выносить из своей избы? Если ты про эту идею, что Украина кормит весь Советский Союз — так она не новая, ещё при царях про такое говорили. И пусть болтают, что от этого изменится?
— Отношение к тому, что в СССР не будет УССР, — сказал я. — Да, я знаю, что если постоянно повторять «сахар», во рту слаще не станет. Но в какой-то момент можно убедить себя, что в твоем чае этого сахара было столько, что пока можно и воздержаться. Вот так это работает. Это пропаганда, Юрий Владимирович, самая натуральная пропаганда. А наши пропагандисты никаких мер противодействия разработать не в состоянии. Да и кто будет разрабатывать? На Украине пропагандой занимаются те самые люди, которые искренне верят, что их республика всех кормит. Зачем им этой догме противодействовать? А попробуй, пошли им туда «варяга» — они же бунт устроят, как же, украинизация, коренизация… Ладно… это к Якиру не относится… Извините, Юрий Владимирович, накипело.
Пару мгновений Денисов буравил меня взглядом, но потом все же расслабился.
— Накипело у него, — буркнул он. — У всех накипело, но не все сразу пишут рапорт на увольнение. Работой нужно голову забивать, а не пустыми мечтаниями. И нет, работать будем по семидесятой статье, из этого и исходи. И ускорься… без перегибов. Через неделю жду доклада. Свободен! [1]
* * *
Официальные запросы в Белоруссию я, конечно, подготовил — а полковник Денисов их без звука подписал. Но отдав эти документы в нашу административную часть, которая занималась и почтовыми вопросами, я всё-таки не выдержал и позвонил в Лепель сам. Не Андрею, конечно, через которого занимался бы «партизанщиной», если бы не Денисов, а его начальнику.
Лепельского капитана звали Александром; когда я был у него в гостях, мы встретились дважды — сразу после моего приезда и перед моим же отъездом. О делах не говорили, но он был в курсе основных моментов — сержант Андрей ему, наверное, всё докладывал честь по чести. Насколько я знал, потом он принимал в судьбе семьи Гинзбургов самое непосредственное участие — во всяком случае, доставка тела отца семейства из Сум в Лепель прошла без сбоев, да и всесоюзный розыск его супруги был объявлен по всем правилам. И в том, что Антонину пока найти не удалось, вины Александра не было.
Он меня, разумеется, помнил. И о Гинзбург не забыл. Повинился, что пока никаких сведений о беглянке не имеет, и тут же спросил — нет ли у меня новостей. А потом я был вынужден краснеть ещё раз — сразу после того, как озвучил Александру гениальную идею моего полковника.
— Опрашивали мы их, не знают они ничего о семье матери, — отмахнулся он. — Никто к ним не приезжал, писем не писал… Если Антонина только сама что-то делала, тайком, но если так — мы таким образом ничего не узнаем.
— Вот чёрт… а я уже отправил вам запросы… отменять — сам знаешь, наверное, — сказал я виновато. — Не будет проблем, если они дойдут до Минска?
— Да не, — если бы мы сидели лицом к лицу, он бы, наверное, махнул рукой. — Отпишем всё, как полагается. За это не волнуйся. Я за другое переживаю — два месяца всё же она бегает, за это время где-нибудь должна проявиться…
— Я в Тюмени попытаюсь её брата найти, — сказал я и выдал ту же легенду, что и Денисову: — Она мне случайно сказала его фамилию, думаю, найдут коллеги. Панфилов он… не слышал ничего такого?
— Панфилов, Панфилов… нет, сразу на память не приходит, — он не стал углубляться в детали. — Слушай, я ещё разок к тем девчонкам оперативника отправлю, пусть про эту фамилию спросят — мы же так спрашивали, в общем. Может, сработает.
Разговор с Александром из Лепеля давно закончился, а я все сидел над телефоном и буравил взглядом его черный карболит. Мне почему-то казалось, что в Лепеле будут все ответы на мои вопросы, но оказалось, что ребята там поумней не только меня, но и полковника Денисова, они давно сделали то, до чего мы дошли в результате внезапного озарения, хотя и получили нулевой результат. Но я надеялся, что настоящая фамилия Тоньки-пулеметчицы всё-таки поможет — и эта Тонька в конце концов окажется в руках правосудия.
[1] В воспоминаниях диссидентов не раз и не два упоминается, что следователи КГБ грозили им переквалификацией их дел на 64 статью УК РСФСР (то есть «Измена родине»), что подразумевало в самом тяжелом изводе как раз высшую меру социальной защиты. Ни одного приговора по этой статье не было — только антисоветская 70-я или 190−1 («Распространение заведомо ложных измышлений», исключена из кодекса в 1989-м), которых диссиденты не боялись. А вот 64-ю они опасались прямо всерьез — Красин с Якиром «поплыли» как раз из-за угрозы переквалификации.
Глава 12
«Когда перестанет звонить»
В моем будущем дела против «диссидентов» — или тех, кто тогда считал себя таковыми — сразу рассматривались с участием адвокатов. У тех ребят уже были налаженные связи, прикормленные юристы, которые готовы были приехать прямо в отделение полиции по первому звонку и очень грамотно, со ссылками на статьи Уголовного и Уголовно-процессуального кодексов и на Конституцию, доказывать, что оперативники и следователи злостно нарушают какие-то права их подзащитных. Работать в такой обстановке было сложно, но мы с коллегами всё-таки справлялись, хотя нам и приходилось идти на различные уловки.
В СССР ситуация с адвокатурой была гораздо проще. Сами адвокаты имелись, но обычно они привлекались только во время суда. Им давалось какое-то время на ознакомление с материалами дела, они могли делать замечания и требовать дополнительных проверок, а следователи частенько шли им навстречу — не по доброте душевной, конечно, а потому что это позволяло уменьшить количество придирок уже во время судебных заседаний. В целом это было некая форма симбиоза — следователи делали своё дело, адвокаты — своё, подсудимые, как правило, всё равно уезжали в места не столь отдаленные, но с соблюдением их прав всё было хорошо. Во всяком случае, никто не жаловался.
«Мой» Орехов к следствию относился поскольку-постольку, не вникая в частности, но даже он помнил постановление двухлетней давности, когда по некоторым делам участие адвоката стало обязательным уже на этапе следствия. Впрочем, наших, диссидентских дел это касалось лишь умозрительно — статьи 70 и 190−1 считали «легкими», и адвокат в них мог появиться только по воле прокурора, который, разумеется, был на стороне следствия. Вот если бы полковник Денисов разрешил разработку Якира по 64-й статье, то увернуться от участия адвокатов мы могли только с помощью различных ухищрений. [1]
Петр Якир пересидел без обвинения почти три срока. Задержали его 24 июня, через три дня оформили арест без предъявления обвинения, который потом несколько раз продлевали — без особых проблем, потому что все понимали ситуацию. Но теперь тянуть было уже некуда. Следственная группа сформирована и утверждена всеми возможными инстанциями, само следствие, соответственно, идет полным ходом — во всяком случае, именно так это выглядело на бумаге, — следователи, оперативники и прокуроры бегают в мыле и добывают сведения… В общем, в среду, на следующий день после познавательной беседы с Денисовым, мы общими усилиями сформулировали обвинение и даже сумели его со всеми согласовать.
