Солдат и пес 2 (СИ) - Советский Всеволод
Впрочем, дело не в этом.
Суть в том, что всяк приезжий имел какие-то персональные сучки да задоринки. Совсем не обязательно это были спиртное и женщины. Скажем один товарищ из орготдела Облисполкома не был грешен ни в том, ни в другом, но он был такой веселый, юморной и при том въедливый и дотошный — ну просто удивительно!.. Всяк, кроме одного.
Этот один — сотрудник планово-экономического отдела. Фамилия?..
— Гм, — тут Марина затруднилась. — Черт его знает. Он же к нам отношения не имел… Ну, косвенно. Однажды даже зашел, какие-то документы полистал. Но и все на этом. А приезжает он часто, я его постоянно вижу. Да как же фамилия-то⁈ Крутится вот в голове!..
Ну и слово за слово, она рассказала, что этот чин крайне сухой педант, и те, кто больше с ним сталкивался по работе, подтверждают это. От него слова живого не услышишь, улыбки не увидишь. Робот, а не человек.
— И что? — спросил Михаил. — Ты считаешь, что это основание для подозрения.
— Не знаю, — Марина пожала плечами. — Это ваша работа так считать или не считать. Я вам информацию даю. Этот тип подозрительный… Ну да, если честно, он просто у меня антипатию вызывает. Но на всякий случай должна сообщить… Да! Вспомнила: его фамилия Лесницын. Лес-ни-цын! Да. Точно!
— А зовут? — полковник подтянул к себе блокнот.
Тут Горшенина не очень уверенно сказала, что зовут этого Лесницына Вадим, это тоже точно, а вот отчество его то ли Петрович, то ли Павлович, здесь память шалит.
— Ладно, это не существенно, — подытоживающим тоном произнес Михаил. — Это уточним…
Здесь еще поговорили, но уже по нисходящей. Больше ничего существенного сказано не было. Из кабинета командира Марина вышла связанная обязательством о неразглашении.
— Ну, в общем, вот так, — заключил Богомилов. Я кивнул:
— Так. Дальнейшие действия?
— Ну, давай порассуждаем…
Лейтенант встал, я тоже вскочил, он махнул рукой:
— Сиди, сиди! — а сам стал энергично шагать туда-сюда по кабинету — так ему было удобнее.
— Что мы имеем? — провозгласил он. — Двух проверяемых: Михеева и Лесницына…
— Второго тоже решили проверить? — спросил я.
— Да. По принципу лучше перестараться, чем недостараться… Хотя мне оба кажутся вариантом слабеньким. Но других нитей у нас нет. Попробуем это, глядишь, хоть за что-то зацепимся.
Я кивнул. Что ж… Действительно, хоть это.
— Ну, а конкретные действия?
Он присел:
— Пока нет. На днях шеф сказал, объявит, — и показал пальцем в потолок. — Как говорится, Чапай думать будет!
— Тогда, значит, и нам не грех подумать, — улыбнулся я.
— Ну, кто же запретит! Другой вопрос — насколько примут наши размышления…
— Будем надеяться, — я встал. — Разрешите идти?
— Конечно. Я на связи!
И я пошел. На ходу, конечно, начал рассуждать, но мысли мои были прерваны шумом из лаборатории.
Шум был странный. Двоякий: и хаотический и ритмический. Собственно, это была смесь двух голосов. Женский голос трепыхался сердито и бессистемно, а в мужском прослеживался некий заунывный речитатив… Зная повадки прапорщика Климовских, несложно было предположить, что начлаб назюзюкался и по традиции поет, а кто-то из лаборанток пытается его урезонить. Мне стало интересно, я двинул к чудесно-сказочному домику лаборатории
Суть в том, что прапорщик… Виноват! Старший прапорщик Климовских был просто кладезь исторической похабщины в стихах и песнях. Где он черпанул такую странную эрудицию — Бог ведает. Про «Мальбрука» я уже говорил, а старший прапорщик мог наизусть шпарить «Луку Мудищева», правда, уверяя при этом, что написал данную поэму Барков… Разумеется, это широко распространенное заблуждение. Попросту вздор. Проживавший в XVIII веке Иван Семенович Барков сочинял стихи, что нормальные, что непристойные, чудовищно архаичным неуклюжим стилем. Авторство же «Луки» по сей день под вопросом: кое-кто грешит на Пушкина, но в целом — темный лес… Мог Климовских зарядить и матерную пародию на «Евгения Онегина», где встречались, например, такие перлы:
А за бутылкою «Особой»,
Евгений, плюнув вверх икрой,
Назвал Владимира «убогим»,
А Ольгу — «драною дырой»…
Ну и так далее.
Сейчас же начальник лаборатории увлеченно распевал куплеты, где-то на рубеже XIX-XX веков сочиненные студентами духовных семинарий и академий. Известно, что в те годы учебные заведения, готовящие будущих священнослужителей, были главнейшим рассадником озорного циничного юмора, да и вообще самого отвязанного вольнодумства… И вот теперь эти бессмертные творения голосил Климовских, выдерживая мотив и манеру церковной службы, сильно растягивая последние слова куплетов:
Лишь стоит нам напиться,
Само собой звонится,
И хочется молиться — у-ми-ли-тельно-о!..
Коль поп и в камилавке
Валяется на лавке,
Так нам уж и в канавке — из-ви-ни-тель-но-о!..
Диакон из собора,
Накушавшись ликера,
Стоит возле забора — нак-ло-ни-тель-но-о!..
Монахини святые,
Жопы салом налитые,
Наливки пьют густые — у-сла-ди-тель-но-о!..
Наш ректор семинарский
В веселый вечер майский
Глотает ром ямайский — про-хла-ди-тель-но-о!..
Тамбовская же бурса,
Возьми с любого курса,
Пьет водку без ресурса — и-зу-ми-тель-но-о!..
А пономарь Пелагий,
Большой любитель влаги,
По целой пьет баклаге — у-ди-ви-тель-но-о!..
А я как ни стараюсь
И с ним не состязаюсь,
От четверти валяюсь — по-ло-жи-тель-но-о!..
Возможно, песня имела продолжение, но мне узнать его было не суждено, потому что женский голос взял верх:
— Владимир Павлович, ну как не стыдно, а? Вы же взрослый человек! Ведь опять на построении срамить будут при солдатах. Да и вообще…
По мелодичному голосу, обворожительному даже в укоряющих интонациях, я узнал Ангелину. И бухой Климовских тотчас же подтвердил это:
— Эх, Геля!.. Стыдно, когда видно!
— А я, стало быть, не вижу? Конечно, я не человек, при мне можно нализаться до потери разума…
— Г-геля, не надо клеветы! Я в своем уме.
— Где ж это в своем, если частушки похабные поете!
— Э, дура какая… Это не частушки, а т-так… так называемые с-се… семинарские припевки. Между прочим, у меня предки из д-духовного сословия!..
— Между прочим, сегодня Демин дежурный по части, вот он вам такое сословие покажет, что конец света будет рядом!
— А наплевать мне на него!.. — задорно и дерзко ответствовал Климовских, однако, слова лаборантки с запозданием, но все же достигли его сознания.
— Демин… В смысле — Демин? Подожди… Горбенко должен был сегодня заступать⁈
— Не знаю я, кто кому чего должен, но заступил Демин. И сюда он зайдет обязательно, это уж как пить дать.
— Гм… Пить дать. Дать пить… А это может быть!
— То-то! Дошло, кажется. Ладно, Владимир Палыч, вы тут побудьте, я в столовую, чаю горячего принесу, приведите себя в порядок.
— Д-дело говоришь! Давай.
Быстрые легкие шаги зазвучали за дверью, приближаясь. Я подтянулся, застегнул крючок шинели.
Дверь распахнулась, Ангелина выпорхнула на крыльцо — у нее вообще была на диво летучая, невесомая походка.
Налетев на меня, девушка удивленно распахнула глаза. Но в словах никакого изумления не было:
— Привет!.. Ты какими путями-дорогами здесь?
Я зачем-то хотел соврать, что случайно, но в последний миг почему-то передумал.
