Запах денег (СИ) - Ромов Дмитрий

Подходит Марик.

— Марика, наверное, оставим здесь, — усмехается Галина, — в порядке наказания. Да, Марик? А то тебе с такой рожей стыдно небось в Москву возвращаться? Пусть в новогоднюю ночь в карты свои играет.

Он кисло улыбается. Прямо, как Хоботов.

— Мы тоже поедем, — говорю я.

— Точно? — спрашивает Галя. — Тогда вместе на новый год гульнём? Мы решили собраться у Вики, а потом уже завалиться куда-нибудь, где повкуснее и повеселее.

— Нет, — качаю я головой. — Мы домой поедем. В снега, в Сибирь. Хочешь с нами в настоящую зиму?

— Ой, что ты! — смеётся она. — Там медведи у вас по улицам ходят?

— Ага. И кабаны.

Она кивает.

— Если едете, быстро доедайте и бегом собираться. Выезд через час. Обратно летим из Анапы. Там сегодня есть рейс на Москву.

Всегда кажется, что обратная дорога быстрее и короче. Это какой-то психологический финт. Не знаю. Впрочем, из Геленджика до Анапы действительно гораздо ближе, чем до Сочи. И едем мы в этот раз на «Волгах». Несёмся по серпантинам и любуемся видами.

— Ну, как тебе в Геленджике? — спрашиваю я Наташку. — Понравилось?

Мы сидим на заднем диване, а рядом с водителем едет Игорь.

— Честно? — вздыхает Наташка. — Вкусно, красиво и тепло. Но я так рада, что мы отсюда уезжаем. Думаю, буду вспоминать этот город, как страшный сон. Он, наверное, не виноват, но всё вместе как-то не очень хорошо сложилось.

— Жалко, — вздыхаю я. — А я-то уж размечтался.

— О чём это? — спрашивает она.

— Что перевезём сюда родителей, они тут будут черешню выращивать в свободное от работы время, персики и груши. Внуков гонять. А мы будем приезжать, загорать, развлекаться и трескать фрукты. Что, плохо? Скажи.

— Ну-у-у… — тянет она. — Внуков-то нет пока, да и когда ещё будут.

— Тут уж, как Бог даст, — улыбаюсь я. — Игорёк, скажи, ты бы не хотел мать-старушку перевезти в тёплые края? Ближе к морю, подальше от морозов.

— Да я как раз об этом сижу и думаю сейчас. Мысль неплохая, надо сказать.

— Так что «ну-у-у»? — спрашиваю я у Наташки.

— Не знаю. Может, первые впечатления и сгладятся когда-нибудь новыми, более приятными, но, в любом случае, что здесь делать? Это же маленький городишко, в разы меньше нашего. Здесь же с ума от скуки сойти можно.

— Эх, деточка, — качаю я головой, изображая старого опытного мудреца. — Ты даже не представляешь, какие перспективы открывает этот город перед обладателем красного диплома по математике. А также перед обладателем чуть менее красного диплома специалиста в области торговли.

— Какие же?

— Просто космические.

Водитель включает радио, и оттуда несётся:

…Заботится сердце,

Сердце волнуется,

Почтовый

Пакуется груз.

Мой адрес —

Не дом и не улица,

Мой адрес —

Советский Союз…

— Нет, — качает головой Наташка. — Я думаю, если куда-то переезжать, то только в Москву!

— А-а-а! — смеюсь я. — Понравилась столица, покорившаяся твоей красоте? Вот не надо было от короны отрекаться, да?

— Да ну тебя, пересмешник. А ты сам, будущий обладатель диплома, собираешься хоть что-нибудь делать в направлении учёбы? Или ты думаешь, что диплом тебе за красивые глазки дадут?

— Надеюсь, что дадут за глазки, — подтверждаю я, — но делать собираюсь. Пойду, раз уж мы всё равно туда едем, в институт и сдам все зачёты и экзамены.

— И сколько тебе для этого времени понадобится? Полгода? Ох, Егор, отчислят тебя. Как пить дать, отчислят.

— Почему полгода? Один-два дня, я же умный. Вундеркинд, буквально.

Мы болтаем, а потом впадаем в дремоту, а потом приезжаем в аэропорт. Грузимся в самолёт и летим. В Домодедово нас встречает Сергеич и везёт во Внуково.

— Почти, как от Анапы до Геленджика, — смеётся он.

До следующего самолёта ещё три часа. Регистрация начнётся только через час, поэтому мы идём ужинать в ресторан.

— Егор Андреевич, здравствуйте, — окликают меня.

— О! — удивлённо восклицаю я, поворачиваясь на голос. — Эдуард Фридрикович! Какими судьбами? Я думал вы в Тынде рельсы кладёте.

— Нет, — тихо улыбается он. — Я решил не ехать. Уволился, пока вас не было по-тихому и вышел из вашей сферы. Теперь вы меня из комсомола не исключите.

— Так вам по возрасту уж и так недолго осталось, — улыбаюсь я.

Вот ведь жучара хитропопый.

— Верно, но без записи в личном деле.

— А что же вы здесь делали?

— Да, хлопотал о месте.

— В Москве? Ну надо же. И где, позвольте узнать?

— Рано ещё говорить, — машет он рукой. — Пока ещё ничего не обещают. Но если что-то получится, я вам обязательно сообщу. Вы в ресторан? Я, к сожалению, с вами не смогу. Дороговато для меня. Пойду пирожок куплю. Ну ладно, всех благ в Новом году, если в самолёте не увидимся.

Вот жук. Где это он хлопотал? Интересно. Я провожаю его долгим взглядом. Не нравится он мне. С самой первой встречи не нравится…

И, кстати о встречах. В ресторане сидит Куренков. Бухенький.

— О! — радостно кричит он, когда мы заходим. — Брагин! А я, как раз, за твоё здоровье пью! Иди сюда. Барышня, принесите меню!

— Вот так встреча, Роман Александрович! Не иначе, как домой на Новый год летите? Вы когда окончательно в Москву переедете?

— Переехал, Брагин, переехал. Квартиру получил. С видом из окна. На парк, представляешь? Свежий воздух, красота, мечта.

— Отличные новости, — улыбаюсь я. — Поздравляю. Вы не возражаете, если мы к вам присядем?

Он вальяжно машет рукой, мол располагайтесь. Мы садимся. Я напротив него, рядом со мной Наташка, а напротив неё Игорёк.

— Отличные, да, — нетрезво кивает он, облокотившись на стол. — И новости отличные, и воздух за окном свежий, а вот мне…

Он замолкает, настороженно оглядывается и подавшись через стол ко мне продолжает громким шёпотом:

— Душно! Понимаешь? Мне душно!

— Нет, честно говоря, не понимаю, — качаю я головой. — Почему душно-то?

Он доверительно подмигивает и машет мне рукой, типа приблизься. Я наклоняюсь к нему, и он кладёт мне руку на затылок. Кладёт и притягивает меня к себе, и утыкается лбом в мой лоб.

— Душно, — горестно шепчет он, — потому что понять не могу, что я тебе сделал, что ты со мной так поступил…

— Я не понимаю, Роман Александрович.

— Зачем, Брагин? Зачем ты прокинул-то меня? Скажи мне по старой дружбе. На бабки… Не по понятиям это…

13. Парень из хорошей семьи, уважительный

— Роман Александрович, — тихонько говорю я. — Во-первых, я вас в таком виде никогда ещё не видел, а, во-вторых, правда не понимаю, о чём вы говорите. Как это я вас прокинул на деньги? И причём здесь понятия? Какие такие понятия? Вроде, наши с вами понятия никогда не расходились. Я взываю к вашему профессионализму. Если речь идёт о чувствительных темах, пожалуйста, давайте не будем обсуждать их сейчас.

— Не будем, — соглашается он и отпускает мою голову. — Если ты взываешь, я соглашаюсь с твоим взывом… Только ты мне скажи… Нет, просто, чисто по-человечески, что, что я такого тебе сделал, что ты так вот со мной взял и… фьють…

— Роман Александрович, вы меня расстраиваете. Правда, очень сильно расстраиваете. Вы мне ничего не делали плохого. Исключительно, только хорошее. Поверьте, я к вам с огромным уважением отношусь и никогда бы не посмел… нет, никогда бы у меня в эту сторону мысль даже не шевельнулась.

— Только хорошее, — повторяет он и машет на меня рукой, как на человека законченного, вернуть которого к жизни уже не удастся никогда. — А Валюха мне говорила…

Все четыре часа в полёте, кроме коротких моментов, когда проваливаюсь в дрёму, я думаю о словах Куренкова и гляжу на него. И он, и я сидим у прохода, он справа, я слева, на два ряда позади.