Запах денег (СИ) - Ромов Дмитрий

— Не может быть, что спрашивал?

Неужто Белла доложила о моём выступлении Медунову?

— Не забыл ли я про орден? — смеётся он. — Понял?

— Так вы меня на вручение вызываете? — тоже смеюсь я.

— Нет, не на вручение, — делается он серьёзным. — У нас тут процесс пошёл потихоньку. Но об этом мы сейчас говорить не будем.

— Понял.

— Мне надо с тобой и твоим товарищем с тёмной стороны организационные моменты некоторые решить. И лучше не затягивать. Мы можем и без тебя, конечно, но лучше, чтобы сразу все заинтересованные. Ладно. Почему из Геленджика сбежали? Скучно стало?

Да уж, от скуки чуть не умерли.

— Галина Леонидовна сказала, что не хочет оставаться. Подробности не знаю, я немного отвлёкся от отдыха на дела и проворонил ключевые моменты.

— От отдыха отвлёкся? — смеётся Чурбанов. — У тебя трудовая зависимость.

— Нет, Юрий Михайлович, просто все проблемы, которые решать приходится, экзистенциальные.

— Смотрите, грамотный какой, — усмехается он. — Активист-экзистенциалист. Юный философ. Ладно, о философии в другой раз поговорим. Не задерживайся там.

— Хорошо, при первой же возможности приеду. Поздравляю вас с наступающим. Всю вашу семью. Всех благ, трудовых успехов, личного счастья и финансового благополучия. Поздравьте, пожалуйста, Галину Леонидовну и, если будет уместно… — я оглядываюсь на маму, которая собирается на работу и всё слышит, разумеется, — м-м-м… её папу.

— Её папу? — хмыкает он. — Ладно, посмотрим. Тебя тоже поздравляю, и девушку твою, и родителей. Галине сам позвони, только не раньше десяти, ей выспаться надо.

Я кладу трубку.

— Кто это? — спрашивает мама. — Взрослый человек, по голосу.

Да уж, не ребёнок.

— Странная фамилия, редкая… — добавляет она. — Но где-то я её слышала уже.

— В Москве весьма распространённая, — говорю я.

Даже не знаю, как можно было бы объяснить звонок замминистра внутренних дел…

— Правда? А кто он?

— Ответственный работник, — говорю я уклончиво. — Слушай, а сегодня прямо полный рабочий день?

— Нет, конечно, после обеда всех отпустят, — говорит она и проводит по губам помадой, прикатывает губу к губе и посылает зеркалу поцелуй. — А до обеда по плану новогодний сабантуй, так что работы и не будет, считай. Я когда приду, буду сразу на вечер готовить, я уже вчера кое-что начала, так что должна успеть. Наташа придёт помогать?

Мама отрывается от зеркала и внимательно на меня смотрит.

— Обязательно, — подтверждаю я. — Во сколько надо?

— Ну, — пытается высчитать она, — пусть часам к двум будет готова. А я когда приду, сразу ей позвоню. Так. Ладно, я пошла.

— А подарки? Я же вам привёз кое-что.

— Нет, Егорушка, давай потом, папа уже, всё равно, убежал, пока ты в душе был. Значит так. Спать пока не ложись, выведи и покорми Раджу сначала. И на тебе ёлка. Надо нарядить. Но это позже можно. А, чуть не забыла. Тебе привет от Паши Ропшина, такой милый мальчик.

— А кто это? — хмурюсь я.

Ропшин мне только один известен… Тоже Паша, кстати, Павел Иванович Ропшин — это подпольная кличка Бориса Савинкова, который «Конь бледный». Террорист и социал-революционер, замочивший в своё время министра внутренних дел Плеве, Дубасова, Дурново и генерал-губернатора Москвы. Других Ропшиных я не припоминаю…

— Ну, что значит «кто это»? — пожимает мама плечами, застёгивая серёжку. — Он же у вас в комитете комсомола состоит. Принёс подарок новогодний от фабрики, набор продуктов, конфеты, кофе, чай, колбаса. Он разносил тем, кого не было, вот как тебя. Очень хороший парень, понравился мне, о тебе так тепло говорил. Мы с ним душевно так посидели, отца не было, как раз. Чай с пряниками пили, разговорились, знаешь, прямо отпускать не хотела. Фотографии ему наши показывала. Ты с ним дружи, парень из хорошей семьи, уважительный. У него отец в горисполкоме, не у нас только…

Капец. Это что за Ропшин такой уважительный?

— Мам… А как он выглядит-то?

— Ой, Егор, вечно ты со своими шуточками. Обычно выглядит, рогов на голове нет. Чёрненький такой, красивый, глаза чуть раскосые… Я сначала подумала, кореец что ли, а он говорит калмык. Ну очень хороший. Ты ему скажи, мол мама моя, без ума от тебя. Может, к нам пригласишь сегодня? А то что он там в общаге своей, разве праздник… Так, всё, я побежала, опаздываю уже. Раджа на тебе.

Как только она уходит, я поднимаю трубку и звоню на фабрику, в комитет.

— Алло! — задорно отвечает Галя Алёшина.

— Галь, я тебя обожаю! — говорю я. — Надёжней товарища, чем ты невозможно найти. Ты всегда на посту, молодец! Привет и с наступающим! Какой на сегодня план?

— Ой, Егор! Приве-е-т! Ты приехал что ли?

— Да, товарищ Галя, я приехал. Как ты тут справляешься?

— Не жалуюсь, — отвечает она. — Слушай, ты почему не вчера вернулся? У нас же вечер был новогодний, так тебя не хватало! Ты придёшь?

— Не знаю ещё. Постараюсь. Но у меня дел — только тебя увидеть, да ребят поздравить. И у меня для тебя есть маленький подарочек.

— Мне? Правда?

— Да он малюсенький, Галь, чисто символически.

— Спасибо, Егор, ты такой внимательный. Но это не горит. Если сегодня не успеешь, не беда.

— Галя, слушай, кто такой Павел Ропшин? Красивый калмык с раскосыми глазами.

— Я такого не знаю, — уверенно и не задумываясь, отвечает она.

— Точно? Ты даже не подумала.

— Да чего думать-то? — говорит она и замолкает ненадолго. — Нет, правда не знаю. Он откуда, из райкома что ли?

— Я думал у нас на фабрике работает…

— Нет, тут парни все наперечёт, красивого калмыка я бы запомнила. Кстати, про красивых. Настя-то Курганова замуж выходит. Вот тебе и высшая комсомольская школа.

— Правда? За москвича?

— Нет, не за москвича, а за нашего сибиряка.

— Ну что же, совет да любовь, — отстранённо отвечаю я, потому что Настя Курганова с её амурно-матримониальными подробностями меня сейчас меньше всего заботит.

— Что, даже не спросишь за кого?

— Галь, думаешь, я всех сибиряков знаю?

— Ну, Его-о-р! — недовольно тянет она.

— Ну ладно, — вздыхаю я. — Галина, а за кого Анастасия Курганова замуж выходит?

— За нашего… Снежинского!

За нашего Снежинского… Хм…

— Вроде ж она рада была, что смылась от него. Он кстати не поехал в Тынду, ты в курсе? Мне, чувствую за это дело от Куренковой таких дюлей прилетит, ого-го. Даже не представляю, что она мне устроит…

Вру, конечно, представить нетрудно…

— В курсе, да. Выскользнул. Скользкий, как налим. Вот я и не знаю, как он её захомутал. Видать карьеру пообещал, да только чем он помочь-то может? Может он, конечно, умеет то, что другие не умеют? В журнальчиках своих поначитался, а?

— Да, загадка. Даже не знаю, что сказать. Слушай, Галина, ты не могла бы спросить у кого-нибудь, про этого Ропшина? Вдруг наш, всё-таки?

— Дался тебе этот Ропшин. Даже над шуткой посмеяться не можешь.

— Да, шутка зачётная, поднаторел в порнухе, ты точно подметила. А подарки новогодние от фабрики раздавали? Узнай в профкоме, пожалуйста, разносили по адресам?

— Егор, ну сразу видно, из столицы вернулся. Кто разносить-то будет? Шутишь что ли? Я твой сама забрала в профкоме, вон стоит на полке. Там «Курортные», батончики и две мандаринки. Если хочешь, я, конечно, и принести могу…

— Да нет, не надо, что ты, это я так… просто… Ты их съешь, кстати, а то засохнут.

— Ладно, — говорит она немного разочарованно, — пойду в кадры тогда схожу, раз ты моей зрительной памяти не доверяешь. Перезвони через полчаса, или я сама тебе позвоню. На домашний или в машину?

— На домашний, Галь…

Блин, что за детектив Агаты Кристи? Ропшин Паша, ты кто, нахрен, такой? Я набираю номер директора. Может, он кого посылал? А может, тётя Люба? Нет, про Любин паёк мама говорила. Кто ж тогда? Директора на месте не оказывается. Ходит по производству, коллектив поздравляет, дедушка Мороз…

— Радж, пошли, — встаю я.