1914 (СИ) - Щепетнев Василий Павлович
Министр Рухлов сказал, что для перевозки мобилизованных к местам дислокации потребуются вагоны, паровозы, паровозные бригады, а их напечатать, увы, не получится. Придётся применить тришкинизацию, то есть тут отрезать, там пришить. Осуществлять военные перевозки за счёт перевозок других, торговых, промышленных, сельскохозяйственных, наконец, пассажирских. А это возможно лишь в случае объявления военного положения. Без военного положения, по мирному расписанию, транспортировка трехсот тысяч вновь мобилизованных займёт не менее сорока дней, вы уж извините.
Министр Тимашев сказал, что запрет водки — это очень возвышенно и благородно, но против природы плевать не стоит. Люди пили водку, люди пьют водку и люди будут пить водку, такова жестокая правда жизни. Но, во-первых, при запрете вся выручка от продажи водки попадет в карманы подпольных торговцев. Во-вторых, владельцам водочных заводах придётся выплачивать компенсацию. В-третьих, без работы останется значительное число трудящихся этих самых заводов и винных лавок, что повлечет напряжённость во внутренней жизни. В-четвертых, в результате потребления некачественного алкоголя и его суррогатов будут страдать и даже гибнуть тысячи, да, да, господа, тысячи русских людей. И, в пятых, в результате борьбы с водкой победит водка, он в этом не сомневается, так, может, не стоит и затеваться и не нести финансовых и репутационных потерь?
Отдельной темой пойдёт вопрос о влиянии мобилизации на производство, но поскольку тема эта обширна, он ограничится лишь замечанием, что промышленность и сельское хозяйство потерпят ущерб, размер которого напрямую будет зависеть от масштабов и длительности военных действий.
И так далее, и так далее.
Наконец, взял слово Papa.
— Из ваших докладов следует, что к войне мы не очень-то готовы, но свой долг исполним.
Всем видом министры подтвердили, что да, исполним.
— Осталось понять, в чем состоит наш долг. Не уяснив этого вполне, будет опрометчиво и недальновидно переходить к активным действиям. Я имею в виду объявление мобилизации. От вас, Сергей Дмитриевич, я жду следующее: незамедлительно доведите до сведения австрийского посланника, что Россия выражает озабоченность по поводу сложившейся ситуации, однако надеется на мудрость императора. Дайте понять, что мы желаем решения дела без кровопролития, во всяком случае — без крупного кровопролития. Не забудьте упомянуть, что мобилизация нами в настоящее время не планируется. И призовите на завтрашний день германского посланника на аудиенцию — ко мне. Разумеется, вы тоже присутствуете.
От вас, Владимир Александрович, жду доклад с подробными расчётами: чем мы можем вооружить новые, образованные вследствие мобилизации, корпуса. Четыреста тысяч мобилизованных — это десять новых корпусов! Сколько у нас для них есть в резерве орудий, в том числе полевых гаубиц, сколько пулемётов, сколько боеприпасов. Каковы перспективы производства оружия — я имею в виду, реальные перспективы? Сколько новых гаубиц получила армия за первую половину этого года? Сколько снарядов к ним? Даю вам на это… — Papa на мгновение задумался, — даю вам на это две недели.
Сухомлинов было возразил, что может представить доклад значительно раньше, но Papa сказал, что ему нужны самые достоверные сведения и расчёты, что не след полагаться на бравые рапорты и обещания, необходимо провести соответствующие инспекции, привлечь к анализу положения лучших специалистов. Понятно?
Сухомлинову пришлось подчиниться.
— Морской министр, Иван Константинович, сейчас на южных верфях, проверяет ход работ по завершению строительства черноморских линкоров. По его словам, они станут представлять собой реальную силу не ранее будущего года — и то, если удастся погасить забастовочное движение. Это по вашей части, Николай Алексеевич.
Маклаков заверил, что с подрывными элементами ведется борьба, но посетовал, что руки у него если и не связаны, то и не свободны. Нужен чрезвычайный закон!
— Мы подумаем над этим, — милостиво сказал Papa. — Далее. По запрету, или, минимум, ограничении производства и торговли алкоголем. Тоже хочу видеть подробный доклад, в котором меня интересует экономическая сторона: за счёт чего вы, Пётр Львович, планируете возместить неизбежные финансовые потери? Предупреждаю, что увеличение акцизов на товары повседневного спроса не рассматривается, наши подданные не должны расплачиваться за наши решения.
Так он пробежался по всем министрам, после чего заседание объявил закрытым.
На всё про всё ушло восемьдесят две минуты, я засёк по своим серебряным часам «Цесаревич». Идея со сталью не выдержала испытания жизнью, нержавеющая сталь пока лишь на стадии разработки, а сталь обыкновенная потому и обыкновенная, что ржавеет. Да и смысла особого нет: цена серебра составляет лишь двадцатую часть от стоимости часов. У «Цесаревича» механизм швейцарский, от Tissot, а корпус наш, и собирают здесь, в Петергофе.
Я попросил каждого присутствующего расписаться на рисунке рядом со своим изображением. Расписались, как мне показалось, не без удовольствия.
Расписались и ушли. Остался лишь Иван Логгинович: Горемыкина задержал Papa. Зато пришёл граф Фредерикс. Эх, кабы усы Владимира Борисовича да к бакенбардам Ивана Логгиновича!
Но Papa не дал мне начать новую картину.
— Алексей, мы тут поговорим о вещах скучных, а ты сходи, пожалуйста, к сестрам, — попросил, а, вернее, приказал он.
И я отправился в коровник.
Глава 12
1
14 июля 1914 года, понедельник
Перемены
— Требования ультиматума неприемлемы для независимого государства! Потому мы их и не приняли!
— Разумеется, разумеется, господин посол, — Papa говорил спокойно, даже умиротворяюще. — Мы нисколько не сомневаемся в том, что Сербия имеет право вести самостоятельную политику и поступать так, как представляется ей нужным и полезным.
— Мы рады встретить понимание со стороны нашего союзника, великой России, — поклонился Спалайкович
— Героическое прошлое Сербии доказывает, что Сербия и только Сербия должна определять свою судьбу! — продолжил Papa.
Спайлакович ещё раз поклонился.
Но Papa вдруг взял, да и замолчал. То есть это для сербского посла вдруг, а для Papa очень даже и не вдруг. Недавно он прочитал книгу, точнее, брошюрку, «Искусство вести переговоры», лорда Чарльза Кэткарта. Лорд был послом при дворе Екатерины Великой, а по возвращении на родную землю, став ректором университета, написал брошюрку. Что-то вроде методички. Как наставление потомкам. Почему Papa прочитал? Mama сказала, что при дворе Виктории Кэткарт считался гуру в области переговоров.
Я и сам её прочитал, хотя было непросто: английский восемнадцатого века не очень похож на язык Конан-Дойля и Герберта Уэллса. Интересная книга. Одним из советов было: «Не стесняйтесь молчать. Пауза в речи есть бриллиант необыкновенной красоты».
Пауза тянулась и тянулась, пока Papa её не прервал:
— Если у вас всё, не смею задерживать.
И в самом деле, о встрече просил, даже настаивал сербский посол. Настаивал, а теперь молчит. Чего он ждёт? Ясно чего: ждёт, когда Россия предложит помощь. Сразу, много и даром. Как всегда. Тогда Сербия её примет. Мы же братья, заботиться о нас — ваша святая обязанность!
А вместо этого — «не смею задерживать». Да что это с русским царём сегодня? Словно подменили? И Спайлакович посмотрел на Сазонова.
Я тоже. Ну, Сергей Дмитриевич, действуй!
В благоустроенных домах при вызове столяра или иного мастерового нередко оставляют в комнате ребенка. Для присмотра. Чтобы не утащил мастеровой чего по забывчивости, или по иной причине.
Вот и я — присматриваю за нашими министрами. С кем вы, мастера государственного управления?
Сазонову моё присутствие, похоже, радости не доставляло, но, будучи дипломатом, он держался спокойно. Спайлаковичу только улыбнулся чуть-чуть, мол, здесь мы все славяне, а славянин славянину друг, товарищ и брат.
