1914 (СИ) - Щепетнев Василий Павлович
И Спайлокович выложил:
— Сербия ждёт поддержку и помощь от России.
— Мы подумаем, чем ещё сможем помочь, — сказал Papa, выделив «ещё». Чуть-чуть выделив, едва заметно. Но дипломату достаточно. Дипломат должен прочувствовать: Россия считает уже оказанную помощь достаточной. Помощь на миллионы и миллионы, оружием, снаряжением и звонкой монетой, помощь, ушедшая в Сербию за последние годы. И всё мало?
Конечно, мало! Чем больше даёшь, тем больше просят. Сначала просят, а потом требуют.
Спайлоковича интонацией не проймёшь, Спайлокович воробей стреляный. Тоже, поди, умные брошюрки изучал.
— Сербии необходимо получить твёрдые гарантии от своего союзника уже сейчас!
Papa опять взял паузу. Пять секунд. Десять. Пятнадцать. Потом обратился к Сазонову:
— Господин Министр, напомните мне, в каком месте союзного договора говорится о гарантиях Сербии со стороны России?
Сазонов глазами туда-сюда, туда-сюда, а делать нечего:
— Ваше Императорское Величество, между Россией и Сербией нет союзного договора.
— Нет союзного договора? Я так и думал, но решил проверить, вдруг запамятовал. А какой договор есть?
— Между Россией и Сербией не заключено никакого договора, — вынужденно поправился Сазонов.
— Никакого? Нехорошо. Это необходимо исправить. Мы должны перевести отношения в правовое русло, зафиксировав документом, как это принято между государствами. Не так ли, господин Посол?
Спайлокович подтвердил, что союзный договор между Сербией и Россией отвечал бы интересом обеих стран.
— Тогда… Тогда мы вынесем этот вопрос на обсуждение Государственной Думы. Немедленно. В ближайшую сессию. Господин Министр позаботится об этом, — и Papa наклоном головы дал ясно понять: аудиенция завершена.
Спайлоковичу ничего не оставалось, как покинуть кабинет. Он вышел с гордо поднятой головой: заключение союзного договора с Россией — это будет огромным дипломатическим успехом, успехом лично его, Мирослава Спайлоковича. А остальное можно решить с Сазоновым. Сербия — это Сербия! Она своё возьмёт!
Не знает господин посол, что такое российская Дума. Думе только дай волю — и любой вопрос она будет обсуждать бесконечно. О разрешении ловить рыбу в реке удой, о прорытии судоходного канала между Архангельском и Астраханью, о создании приютов для бездомных собак и голубей… О чём угодно. Всякий будет вносить поправки, имеющие целью показать, что такой-то не груши в Думе околачивает, а заботится о государственном благе, что в каждом законе и его мёда капля есть. Ну, может, и не совсем мёда. И не совсем капля.
— Ваше Императорское Величество, — почтительно начал Сазонов после того, как Спайлокович покинул кабинет. — Вы, безусловно, правы, договор необходим, но Австро-Венгрия уже объявила войну Сербии.
— Вольно же ей, — благодушно ответил Papa. — Сама объявила, сама пусть и расхлёбывает.
— Но…
— Никаких «но», Сергей Дмитриевич, никаких «но». Сербия очевидно хочет стать Великой Сербией. Как? Путём войны. Сербия очевидно войну получила. Она сейчас на коне, Сербия. Сначала вместе с братушками разгромила Турцию, потом разгромила друзей-братушек. Пришла очередь Австрии. Что поделать, Сербия — суверенное государство, что хочет, то и делает. Когда воевала Болгарию, с нами не советовалась, когда убивала эрцгерцога, с нами не советовалась…
— Ваше Императорское Величество, убийство эрцгерцога Франца Фердинанда — дело рук одиночки!
— Вы в самом деле так думаете? — Papa внимательно посмотрел на Сазонова. — Или считаете, что мне можно говорить всякую дипломатическую чушь? Первое — скверно, но простительно. Второе — ужасно.
— Я, Ваше Императорское Величество, не о себе думаю, — с достоинством выпрямился Сазонов, хотя и до этого стоял вполне прямо. — Я думаю о том, какое впечатление произведёт наша позиция на мировую общественность, на наших союзников. Сербия — наш давний друг!
— Вы верно говорите, Сергей Дмитриевич. Очень верно, очень искренне. Вас заботит впечатление. Но сегодня впечатление не так важно, важна сущность. Время не казаться, но быть. Какие бы чувства вы, Сергей Дмитриевич, не питали к Сербии, они не должны заслонять главное — интересы России.
— Но разве не в интересах России поддержать Сербию в войне против Австрии?
— Дипломатически — да, в интересах. Россия выступает и будет выступать сторонником мирного решения вопроса. Но если Сербии нужна война — пусть воюет. Только сама, сама. Россия за Сербию воевать не будет! Это понятно?
— В таком случае, Ваше Императорское Величество, я буду вынужден подать в отставку!
— В таком случае, господин министр, я буду вынужден отставку принять. Перо и бумагу вы найдёте у дежурного офицера.
Сазонов побледнел. Как там у Дюма? «Его бледность была признаком не страха, но ярости!»
Сергей Дмитриевич сдержанно попросил позволение удалиться.
Позволение он получил.
— Время собирать камни, и время камни разбрасывать, — с грустью в голосе сказал Papa. — Сергей Дмитриевич уж очень заботится о союзниках, истинных и мнимых. Пора менять.
— Союзников? — наивно спросил я.
Papa задумался.
Из истории — той, что в двадцать первом веке, я помню, что как-то не везло России с союзниками. Особенно во второй половине двадцатого века. Думали — союзник, клянется в вечной любви и приверженности идеям коммунизма и пролетарского интернационализма, а оказалось — обыкновенный нахлебник. И только снимешь его с довольствия — сразу клятвы забываются, идеи коммунизма попираются, и вместо друга навеки получаем врага по гроб жизни.
— Давай-ка развеемся, Алексей. А то всё кабинет, кабинет…
И мы отправились в Лейб-гвардейский гусарский полк, шефом которого был Papa. Развеяться.
В полку сегодня были стрельбы. Гусары тоже стреляют, не всё ж им саблями махать. Вернее, шашками.
На стрельбище Papa показал мастер-класс. Стрелял из карабина Мосина — отлично. А потом из экзотики, японского карабина Арисаки. Тоже отлично. Ещё бы не отлично, если в личной коллекции Papa этот карабин тоже есть, и он к нему привычен.
Помимо господ офицеров и нижних чинов, при стрельбе присутствовал оружейник. Внимательно смотрел на Papa, внимательно смотрел на результаты. Видно, было о чём подумать.
Мне тоже предложили пострелять, но я отказался. Не хочу портить впечатление от стрельбы Papa. Да и промажу без сомнений. Ни одного шанса. Стрелять-то далеко нужно. На двести и на пятьсот шагов в ростовые фигуры. А винтовки тяжёлые, даром что карабины. То есть это для меня тяжелые. И большие. Я вообще ни разу не стрелял из винтовки. Ни здесь, ни в двадцать первом веке. Из пистолета тоже не стрелял. Ни из чего не стрелял. Может, пора научиться?
— Не любят наши офицеры японскую винтовку, — рассказывал Papa на обратном пути. — Считают её хуже нашей.
В салоне «Делоне-Бельвиля» уютно. Мягко и тихо. Можно разговаривать, не напрягая голоса. А можно и подремать. Водитель, мсье Кегресс, ехал небыстро, нетряско, нерисково. Это потому что я в салоне. Вообще же Papa любит быструю езду. Как-то признался — так, чтобы Mama не слышала, — что двадцать пять вёрст проехали за двадцать минут. Шоссе специально закрыли на время пробега, чтобы никто не мешал.
— А она действительно хуже, японская винтовка?
— Дело привычки, но привыкнуть к ней можно за десять патронов. Мы закупим эту винтовку у японцев.
— Зачем? Зачем нам японские винтовки, когда есть своя?
— Шоб було, как говорит твой Михайло Васильич. В резерв. Мы способны поставить под ружьё и три миллиона человек, и больше, да только ружей на всех не хватит. Наши заводы стараются как могут, но если удастся купить тысяч пятьдесят японок, мы сможем вооружить три дивизии. Очень не лишние будут, эти три дивизии.
— Мы будем воевать, любезный Papa? — настроение моментально упало. Прямо на дорогу, под колеса автомобиля. Мотора, как часто говорят сейчас.
— Si vis pacem, para bellum, Алексей. Лучше быть готовыми к войне, и не воевать, чем не быть готовыми и воевать.
