Время перемен - Владимир Владимирович Голубев
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
- Степан Еремеич! Что ты снова от меня хочешь? – шутливо взмолился Потёмкин, встречая Смолянина при входе в свой кабинет.
- Батюшка, Григорий Александрович! Молю тебя о вспоможествлении делу моему! – Смолянин попытался бухнуться на колени перед наместником с таким просящим видом, что можно было и поверить в сознательное самоунижение одного из влиятельнейших промышленников России, но только его хитрый взор исподлобья говорил о совершенно противоположном.
- Встань, встань, Степан Еремеич! Не прибедняйся! – приобнял его глава наместничества, — Совсем одичал, борода! Вон и одеваешься словно простой горожанин, и не подумаешь, что у тебя состояние уже почти миллион.
- Дык, батюшка-наместник, из простых солдат вышел, чего мне на себя меха-то одевать? Чай, не зима! А состояние, что состояние? Всё в деле!
- Еремеич, вот ты хитрован! – ласково улыбнулся одному из своих любимцев Потёмкин, — Знаю нрав твой! Владыка Климент столько раз о тебе говорил, даже в проповеди упоминал, как о главном жертвователе на дела богоугодные. Всё отдаёшь?
- Совру, коли скажу, что всё, Григорий Александрович. — очень серьёзно проговорил Смолянин, глядя прямо в глаза собеседнику, — Жить на что-то нужно, да и дела требуют. Но вот стерпеть, что у меня на столе каждый день стерлядка да тонкие ви́на, а вон у ирландцев, почитай, каждая вторая семья без мужика, и дети от голода плачут – не могу. Да и ты, знаю, не можешь, да и матушка-императрица…
- В краску вогнал, борода! – засмущался наместник, — Правду говоришь, как гляну в глаза какому дитяти, а у него такая скорбь, что только у редкого старика есть… Эх, ладно. Спасибо тебе, Степан Еремеич, за дела твои. На тебя глядючи, народ почти пятьсот тысяч собрал. Владыка Климент говорит, что всех накормит да пригреет. Не забуду такого, да и император тебя приметил.
- Спасибо, батюшка, на добром слове!
- Так зачем пришёл-то Еремеич? Денег попросить на новое дело хочешь? Так сейчас никак не могу – всё уже потрачено! Сам же знаешь, что следующим летом к нам цесарский император прибудет.
- Так я не денег просить пришёл, Григорий Александрович! – усмехнулся промышленник, — Знаю, что сейчас и копейки лишней не дашь – всё же на беженцев ушло, сама императрица от многого отказалась, лишь бы детишек накормить. Так что деньги я найду!
- Так чего же тебя надобно? Земли?
- И это есть, батюшка! Вот смотри! – Смолянин взмахнул руками, — Уголь наш всё больше и больше берут. Уже жалуются, что мало, не хватает всем.
- Так добывай больше, Еремеич, что ты от меня-то хочешь?
- Добыть – дело нехитрое, а вот вывезти… Расстояния до пристаней большие, у нас возчиков не хватает! Я подумал, что чугунная дорога нам сильно поможет.
- Так! – с интересом подбодрил его Потёмкин.
- Я поехал в Царицын. С инженером Саранским поговорил, он там старший теперь, просил подумать-подсказать, как бы нам такое устроить. Тот даже обрадовался, скучно ему уже. Но вот новые дороги только через царя-батюшку можно затевать. Саранский-то даже молодых инженеров прислал, они продумывают, как путь проложить, да сколько денег на это понадобится. Пока – всё нам по силам, я общество решил собрать, люди-то наши меня хорошо знают. Выгода точно будет, да и сколь пользы выйдет!
- Ну, ты хват, Степан Еремеич! – засмеялся наместник, — Всё продумал! Так ты хочешь…
- Вот, походатайствуй, батюшка перед государем, чтобы нам разрешение дали на чугунную дорогу!
- Железную дорогу, борода, железную! Сейчас так уже говорят. – Потёмкин устало потянулся, — Прошение где?
- Вот, батюшка! – купец протянул ему красивый кожаный бумажник с шелковыми завязками.
- Не сомневался, что ты, Еремеич, дело знаешь. – усмехнулся Потёмкин, внимательно изучая документы, — Я тотчас напишу государю. А пока я сам попрошу Саранского, пусть проектирует!
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
Никольский был в крайне расстроенных чувствах. Откровенно говоря, ему совсем плохо было – перед глазами всё плыло, хотелось умереть, заснуть, забыться… Машенька Злобина, в которую молодой человек был влюблён, за которой он ухаживал почти полгода, отказала ему!
Да ещё и не сама, а через своего отца, Ивана Фёдоровича! Пусть он человек был хороший, добрый, и долго уговаривал Аникиту, убеждая, что «Эта вертихвостка, тебе, душа моя, совсем не нужна! Всё книжки романтические читает, да моряка себе ищет. А ты, господин инженер, человек самим государем ценимый, в небесах пари́шь – найдёшь себе ещё невесту! Не обижайся только — сам молодым был, знаю, как тяжко. Хочешь вина́ испить?».
Вот, вроде и человек неплохой, и помочь желал искренне, но на душе всё одно так тяжко, что мочи нет. Аникита никак не мог успокоиться. Горе и обида жгли его нестерпимо. Молодой человек не нашёл ничего лучшего, чем отдаться любимому делу – подняться над Петербургом на своём воздушном шаре, может быть в Кронштадт слетать или Стрельну.
Никольский пришёл на площадку, где всегда стояли несколько привязанных никосфер, на которых проводили обучение новиков и развлекали любопытствующих. Увидев молодого мастерового, Ваську Букреева, инженер распорядился немедленно начать подготовку к подъёму.
Тот заметил ему, что ветер очень сильный и сегодня не стоило бы подниматься – опасно, а уж лететь без привязи так точно нельзя. Однако Аникита совсем не был готов сейчас слушать и просто прикрикнул на слишком самостоятельного служку. Васька обиженно замолчал и указал на крайний шар ярко-синего цвета, который уже был полностью снаряжён для полёта.
Свежий воздух пьянил и успокаивал, опустившаяся пелена облаков, которые сегодня стояли очень низко, наводила на мысли о вечном. Ему было хорошо – не зря он всё-таки поднялся сегодня в небо, настроение улучшалось. Но теперь воздухоплаватель понял, что, действительно, предупреждения Букреева имели под собой все основания. Сильные порывы ветра дёргали канат никосферы так, что даже зубы клацали. На каком дальнем полёте без привязи и речи не шло.
Никольский начал было спуск, однако у ветра уже были свои намерения в его отношении. Резкий порыв заставил воздухоплавателя упасть на дно корзины, раздался звонкий дзынь и начало мотать так, что Аникита едва не выпал в бездну – привязь оборвалась
