Чемпионы Черноморского флота (СИ) - Greko
— А как⁈ — удивился Вася.
— Мы по крепостям не сидим, комаров угощая. Каждый год — новая экспедиция!
— ⁈ — Васю слово «экспедиция» ввело в ступор. Представить куринцев в роли геологов или археологов у него не получалось.
— Походы, Вася, походы, — пояснил Лосев. — Да, не скрою. Жизнь опасная. Но — вольная! А с твоей храбростью и умением… Это — твоё! Грудь в крестах! Думай, думай. Решишь, сразу поедем в Грозную, через Тифлис!
— Подумаю! — уверил офицера Вася.
Сам, между тем, услышав про Тифлис, практически был уверен, что согласится. Вопрос выживания. С Никоном же много разговаривал. Знал, чтобы победить проклятую малярию, нужен хинин. А Никон сразу осадил.
— Эк, ты загнул! Хинин! Кабы он был, лежали бы вы тут друг у друга на головах!
— А где он есть?
— Это только если в Тифлисе. — ответил Никон. — Там — точно есть. Немалых денег стоит. Откуда у тебя капитал?
— Награды жду, — буркнул в ответ Милов.
Теперь Тифлис для Васи стал путеводной звездой, местом, куда ему, кровь из носу, нужно было бы попасть. Если, конечно, не придёт спасение с какой-либо другой стороны.
…Вася свободно передвигался по всему госпиталю. Без сомнений и какой-либо робости заходил в любую палату, в том числе и к разжалованным, среди которых, как он быстро определил, было много людей вовсе не простых. Или офицеры бывшие, или кто-то, открывший не к месту рот на правительство, а то и Государя. Студенты всякие и прочая образованная публика из благородных. Ему было интересно сидеть в сторонке, слушать их разговоры на чистом, высоком, изящном русском языке, а не на том простом, зачастую корявом, пересыпанном большим количеством мата, на котором он привык разговаривать последние месяцы. Поначалу даже удивлялся такому своему восприятию родной речи. Потом понял, что в этом аду любое проявление настоящей красоты поневоле радует и придает силы.
Бывшие офицеры и дворяне к нему привыкли. Относились хорошо. Многие по-свойски беседовали. Позволяли брать у них на время литературные журналы и книги, удивляясь грамотности простого солдата.
Вася теперь читал запоем, все ловчее с каждым днём пробираясь через все эти «яти» и «еры». Перечитав «Путешествие в Арзрум» Александра Сергеевича, остолбенел на миг. Просто в голову пришла простая мысль, что и пары лет не прошло со дня смерти Пушкина. Что вполне могло и так случиться, что Вася мог застать «наше всё» живым, а, может, и столкнуться с ним. Наверное, именно в этот момент, Вася Милов принял целиком и полностью то время, в которое попал. Раньше об этом ведь не задумывался. Вначале слишком сильный шок испытал. Потом нужно было бороться за жизнь. И теперь нужно было. Но теперь он боролся за неё, уже считая это время своим.
«Это как с брезгливостью, — вдруг подумал он. — Я могу сколь угодно долго ворочать нос от этого времени. Только мне же и будет хуже. Время никуда не денется. А я рано или поздно надорвусь, отворачивая от него нос. Так что тут — как с ночным горшком. Не хочешь, чтобы он переполнился, стоял рядом с твоей кроватью, не давал дышать, так, подними задницу и вынеси! Такое время. Теплого туалета нет! Слива воды нет! Все сам! Зато жить будешь и со всем справишься! — тут усмехнулся. — Жаль, конечно, что Пушкина не застал. Но чем черт не шутит, там, глядишь, может, повезёт, и с Лермонтовым винца как-нибудь попью!»
Улыбаясь, он пошёл в палату к разжалованным, чтобы вернуть журнал. На пороге остановился, услышав знакомый голос. Как обычно, обладатель этого голоса говорил громко, уверенно и где-то даже нахально.
«Он-то сюда как попал⁈ — задал себе Вася наивный вопрос. — Вот же — неугомонный!»
Выглянул, надеясь, что ошибся. Нет. Все так. В центре большого кружка, совершая непонятные манипуляции, во всю разглагольствовал рядовой Тенгинского полка, бывший штабс-капитан Руфин Иванович Дорохов. Насколько Вася слышал в туапсинском лагере, от этого типа стоило держаться подальше.
Коста. Анапа, Пшада, конец июня 1838 года.
Мохнатые тени лениво разлеглись на Меновом дворе. Окруженный густой железной решеткой, так что и руку не просунешь, он служил местом обмена товарами и пленными в крепости Анапа. Сюда после сдачи оружия на склад пропускали черкесов для совершения торга и для переговоров о выкупах. Тем, кто уже заслужил доверие, разрешали выходить со двора и напрямую договариваться с вольными торговцами. Но сегодня, поздним вечером, другой случай. Представительная толпа старейшин стояла за решеткой в ожидании странной встречи. Со мной.
— Видите каменный флигель внутри Менового двора? — быстро, на ходу вводил меня в курс дела плац-майор. — Там мы содержим пленников, захваченных в горах во время вылазок или при отражении набегов.
— Когда я был в Петербурге, там все наперебой спрашивали меня: «Правда ли, что черкесы в плен не сдаются? Что они скорее умрут, чем променяют свою свободу на жизнь и неволю?» Я лишь плечами пожимал в ответ: на войне чего только не бывает.
— Коль всегда было б так, стали бы мы возводить флигель? Головы столичной публики забиты романтическими бреднями покойного господина Марлинского. Если ваши переговоры увенчаются успехом, мы вас в этот домик переведем. Хватит уж вам изображать из себя Шильонского узника.
— Это было бы очень кстати! Признаться, ваши казематы навевают уныние и беспричинную тоску. Как только люди годами выдерживали пребывание в каменных мешках без солнечного света и не видя и клочка зелени⁈
— Нам сюда! — Новиков указал на калитку в железной ограде Менового двора.
Штабс-капитан выстроил нужную мне встречу по правилам мелодраматического театрального искусства. Охрана вокруг решетки с примкнутыми штыками. Масляные фонари, скорее нагнетавшие атмосферу, чем освещавшие Меновой двор. Лязг цепей на моих руках и ногах. Неловко семеня ногами, я прошел внутрь.
Старейшины-тамада из шапсугских и натухайских родов в количестве двадцати человек стояли полукругом. Смотрели на меня сочувственно-тревожно. Предмет предстоящего разговора им не сообщили. Просто от коменданта поступило приглашение прибыть на важные переговоры и на встречу с известным в Черкесии лицом. То, что это лицо окажется пленником и в цепях, стало для них сюрпризом.
Я почтительно приветствовал собравшихся. Представился. Белобородые старики, не утратившие силы, все еще готовые запрыгнуть на коня и закрутить над головой шашку, зашептались между собой. Меня узнали.
— Как так вышло, что ты попал в плен, Зелим-бей? — тут же последовал вопрос.
— Возвращался из Константинополя. Кочерму захватили.
Все облегченно вздохнули. Потери чести не случилось, в море отступать некуда. Я не сдался в бою как трус. А захват в море — дело обычное. Скольких уже так схватили? И тех, кто ехал домой после торгов в Стамбуле. И тех, кто завершил хадж. И тех, кто вез важные письма от Сефер-бея, Дауд-бея и прочих вождей.
— Письма вез от англичан? — предположили вожди. Они знали, что я имел дела с инглезами.
— Нет. Спешил принести весть о смерти Сефер-бея!
Собравшиеся на Меновом дворе ахнули. Пусть Сефер-бей давно сбежал в Турцию, все-таки он был местным князем.
— Убит? — уточнили.
— Да! Но его убийце мы отомстили.
— Кто⁈ Кто⁈
— Наемник. Столичный стражник. Есть предположение, что приложили руку англичане.
Старейшины снова зашушукались. Новость была ошеломительной.
— Прошу прощения у достопочтенных тамада за свойственную моей молодости торопливость! — я решил ускорить дело, прекрасно зная, сколь долго эти старики могут переливать из пустого в порожнее. — Русские сделали мне предложение. Стать посредником для выкупа моряков, попавших в плен под Туапсе и Соче после страшного шторма месяц назад. Или отправиться в Сибирь. Что скажете, старейшины анапских племен? Принять мне это предложение или отказаться?
Старики оживились. Громко переговариваясь, спорили. Не могли прийти к единому решению.
— Они знают, что ты участвовал в битве в Баканском ущелье? — уточнили.
