Чемпионы Черноморского флота (СИ) - Greko
Дорохов был из числа тех, кто не по своей воле обрядился в серую солдатскую шинель, причем дважды. Но и в ней Руфин был своим для господ офицеров. Сын прославленного партизана времен Отечественной войны — и бретер, повеса, сорвиголова и отчаянный храбрец!
Дорохов был уникальным персонажем даже на фоне столичных кутил, известных своими эксцентричными выходками. Ему, непонятно каким образом, сходили с рук многочисленные дуэли, но он и этот момент сумел «преодолеть»! Вечно лез в драку по поводу и без. В первый раз в солдаты был разжалован в 1828 году за то, что в театре «сел статскому советнику на плечи и хлестал его по голове». И, вдобавок к сему преступлению, как установил суд, носил партикулярное платье.
Ехал на Кавказ с Мишей Пущиным, декабристом.
— Обещай, что не будешь никого бить!
Руфин поклялся… И на первой же остановке отлупил своего денщика и крепостного человека Пущина. Расстались. Лишь Пушкину удалось их помирить.
— В нем так много цинической грации, что сообщество его очень будет для нас приятно.
Стоило Дорохову вспылить, особенно, во хмелю, «грация» превращалась в безумие и неконтролируемый гнев. Война была его стихией, гражданская жизнь — темным омутом. Совершив множество подвигов на войне, получил не один офицерский чин. Вышел в отставку, избавившись от кавказской ссылки. Он продержался в Москве пять лет, где заслужил репутацию льва, фанфарона и хвастуна. Этот, по словам современника, «приятный в обществе господин и с хорошими манерами» довел побоями жену до развода и снова угодил в солдаты, исколов кинжалом отставного ротмистра Сверчкова. Возмутился, что его крупно облапошили в карты.
Он боялся, что своими выходками добьется того, что станет нерукопожатым в офицерском сообществе. С первых минут пребывания в Тенгинском полку искал славы, чтобы вернуть расположение товарищей. Когда разыгралась буря, он был в числе первых спасателей. Командовал азовцами, которые на лодке шесть часов боролись с морем, чтобы добраться до противоположного берега Туапсе. Лодка перевернулась, но Руфин спасся. Попал в число тех, кого отправили лечиться в Поти, как пострадавшего и особо отличившегося.
Раевский обещал пожаловать его унтером из уважения к былым заслугам и памятуя совместную службу в Нижегородском полку на войне с турками и персами. На фоне подвигов Васи, поступок Дорохова выглядел бледновато. Но кто же будет сравнивать рядового Девяткина и бывшего штабс-капитана, награжденного золотым оружием самим фельдмаршалом Паскевичем Эриванским⁈
Вася стоял на пороге. Слушал, как бывший штабс-капитан хвалился какими-то безумными выходками, дуэлями и картежными выигрышами. Наблюдал, не решаясь войти.
«Ещё обидится, что я речь его прервал! Полезет в драку!» — подумал.
Потом усмехнулся. Решил, что не полезет, и, даже если и полезет, то Вася истуканом стоять не станет. Ответит. Они пока на равных — оба солдаты.
«Интересно, а знаком ему простой прием барных драк: лбом с размаху приголубить?»
А потом его мозг, вдоволь напитавшийся за последние дни хорошей литературой, «щёлкнул» извилинами. Вытащил из недр давно позабытую фамилию «Долохов». Вася на уроках литературы не блистал. Чаще спал. Но один персонаж врезался в память. Вася напрягся.
«Долохов, Долохов. Это же… Ну, точно. У Толстого. Такой же забияка. Там с медведем какая-то история была. И в карты играл. Это что получается: Долохова Толстой с Дорохова списал⁈ Вот же…» — дальше литературных слов у Васи не нашлось.
Решительно вошёл в палату. Дорохов его сразу заметил.
— Бааа! Вася! Наш чемпион! Да, да, господа! Именно так моряки прозвали этого скромника!
Тут Вася обомлел. Чего, чего, а такого не ожидал! Откуда? Как?
— Что встал? — усмехнулся Руфин. — Никак не поймёшь, откуда про тебя знаю?
Вася отвечать не мог. Хватило только на кивок головы.
— Награда тебя ждет! Как и меня! Мне всё в штабе перед отправкой рассказали. Ждать осталось недолго, — усмехнулся Дорохов. — Знакомы ли вы, господа, с Васей?
Все дружно закивали.
— Признаться, поставил меня в тупик! — веселился Дорохов. — Такую отвагу проявил во время шторма. Меня затмил. Только о нём и говорили в экспедиционном отряде!
Вася попытался было высказать скромное отрицание. Но Дорохов не давал раскрыть рта.
— Ну, ну, не скромничай! — подошёл к Васе. — А вот тебе моя рука! И хватай мензурку с жженкой! Угощаю!
Вася руку пожал и посудину принял. Так завязалось их странное знакомство.
Дорохов Васю по-дружески отличал и часто вел с ним беседы. Вася постепенно освоился, перестал робеть. Стал выспрашивать, интересоваться мнением Дорохова по многим вопросам. В первую очередь рассказал про предложение Лосева о переводе к куринцам.
— Бежать нужно из Тенгинского полка, — тут же согласился с офицером Дорохов. — Лосев прав. Посадят тебя в крепостной гарнизон — и сгниешь там за понюшку табака. И еще! Проведешь лучшие годы жизни без женщин. Разве такое годится? Ни подвигов, ни славы, ни баб. Такая жизнь не по мне. Мне бы на коня![1] Я бы всем показал! Мне по душе там, где опасность. Только в полк возвращаться не желаю. Буду просить Раевского о переводе к казакам. И стану свою команду собирать из охотников. Как мой батюшка покойный со своим партизанским отрядом. Вот где жизнь! Сам себе командир! Пойдешь ко мне служить, коли выгорит дело?
— Поживем-увидим, — пожал плечами Вася.
— На лошади скакать привычен?
— Конечно. Я же из Урюпинска. Казачий край. Хоперцы!
— Ха! Тебе же, брат, прямая дорога в казаки! Что ж ты в солдатах делаешь⁈
— Так получилось.
— Понял. Молчу. У каждого — свои секреты. В общем, даст бог, свидимся в Грозной.
«Не было и гроша! — улыбнулся про себя Вася. — Теперь целых два предложения! Одно точно: из полка нужно уходить. А вот переходить к куринцам, или к Дорохову… Это уже после Тифлиса решу».
Так-то в душе, Вася, конечно, хотел к Дорохову. Но тут же нужно было учитывать и другие обстоятельства. Сколько тут Дорохов просидит? Как быстро организует свою команду? Вася же не мог вечно ждать и болтаться без дела? Кто ему позволит? В идеале нужно, чтобы была стопроцентная гарантия. Типа, вместе с Дороховым выбрались отсюда, поехали в Грозную через Тифлис. Там вылечился. И можно в летучий отряд к Руфину.
За этими размышлениями только на второй раз расслышал, как его кто-то громко зовёт.
— Вася! Девяткин! Скорей же ступай во двор! Раевский приехал!
Вася вздрогнул. Тут же часто задышал. И уже широко улыбался, оборачиваясь на зов. На долгожданный зов спасения!
Коста, Пшада-Вулан, начало июля 1838 года.
— Мы искали вас, Зелим-бей! — своим скрипучим мерзким голоском приветствовал меня Джеймс Станислав Белл, английский шпион на Кавказе, недодавленный мной в прошлом году.
Я, игнорируя его, обратился к шапсугскому князю.
— Достопочтенный помирился с англичанином?
— Я сделал ошибку, поверив подметным письмам. На общем собрании я повинился перед старейшинами и вождями, — огорошил меня Шамуз.
— Мы все выяснили! Это было недоразумение! Это ваша вина!
— Моя? — искренне возмутился я. — Вините вашего бывшего дружка Андрео Гая. Или как там его? Жабермеса?
— Вы знаете? — изумился Белл.
— Еще бы мне не знать? Я только из Константинополя! Сефер-бей мертв, Стюарт застрелился!
Белл выдал неподражаемый звук, словно кутёнка придавили в темном углу. Но не накинулся на меня с обвинениями. Сцепил зубы. Не моргая, выслушал мою версию событий в Стамбуле. Весьма далекую от реальной картины. Внутренне я наслаждался! И покатывался от хохота, глядя на ошеломленные лица слушателей.
Я был уверен, что ничем не рискую. Даже если из Стамбула дошли свежие новости, немало времени понадобится нанимателям Белла, чтобы разобраться в случившемся. Единственным человеком, кто мог меня вывести на чистую воду, был Эмин-паша. Но он далеко. В Адрианополе. И ему нет дела до Черкесии. Он на службе султана и должен управлять вверенным ему пашалыком. По крайней мере, так считали все мои начальники.
