Чемпионы Черноморского флота (СИ) - Greko
— До нас уже дошли страшные вести! Вы кое-что прояснили. Про Стюарта я не знал, — не унимался Белл. — Жду инструкций от Дауд-бея.
— Какие инструкции, Белл⁈ — осадил я его. — Максимум, что вы услышите: горцы должны своими руками обрести свободу[2]. Все кончено! Бегите!
— Как бежать? В такую минуту⁈
— Чем вам угодна эта ситуация? Когда мы встречались последний раз, вы мечтали последовать примеру своего спутника Лонгворта и удрать в Турцию.
— Как чем⁈ Вы не в курсе?
— Вы о чем, черт побери? — спросил я, раздражаясь.
— Спокойно! Я объясню! — торопливо заговорил Белл, переходя на английский.
Я отметил, что от его уныния, граничившего со страхом не осталось и следа. Это откровенно бесило. И настораживало.
— Черкесы считали войну с русскими чем-то вроде божьего наказания. И с каждым месяцем, с каждой новой экспедицией московитов, все более падали духом. И вдруг этот шторм. Гибель целый эскадры. Страшные потери Черноморского флота. И огромное богатство, которое привалило горцам. Они снимались целыми аулами и двигались к морю с арбами. Даже женщин с собой брали. Грабили выброшенные на берег корабли. Даже те, которые спаслись в пределах лагерей, пытались ночью поджечь, чтобы потом поживиться металлом. Снимали и тащили все подряд. Промокший порох, все виды железа, одежду, оружие. Даже обрывки канатов…
— На кой черт им разлохмаченные концы?
— Они раздергивают нити, красят их и потом ткут из них одежду. Сами знаете, какая тут бедность. Насколько людям не хватает самого обыкновенного… И на фоне этого морального подъема я придумал план, как его укрепить. Я говорю всем подряд, что султан объединился с египетским пашой. Что вскоре флот Мухаммеда Али прибудет к берегам Черкесии.
— Вы сумасшедший? Или самоубийца? Султан снова воюет с египтянами и терпит поражение. Все ждут нового русского десанта на Босфоре!
— Черкесам это знать ни к чему!
— И что потом? Я не стану участвовать в новом обмане и вам не советую.
Белл скривился. Попытался сменить тему.
— Что с Паоло Венерели? Он пропал. Его никто не видел, после того как вы вместе поехали встречать груз из Турции.
— Я ему не нянька! Быть может, засел в каком-нибудь ауле и пьет горькую в своем духе. Или черкесы его прирезали, не устояв перед соблазном прихватить такой куш.
— Это все крайне подозрительно, Варвакис!
— А мне плевать на ваши подозрения. Держите их при себе. Иначе…
Я махнул рукой. Мой отряд ощетинился ружьями. Защелкали взводимые курки. Мои телохранители выдвинулись вперед, чтобы прикрыть меня в случае стычки.
— Эй, эй, спокойно! Мы не враги! — всполошился старый Шамуз.
— Ты скажи это гяуру, с которого пылинки сдуваешь, — решился вмешаться Башибузук.
Белл недоуменно переводил взгляд с Шамуза на мой отряд. До него только что дошло, что он посмел угрожать предводителю отряда, превышающего его конвой раз в пять. И что церемониться с ним никто не собирается. Он усиленно морщил лоб, пытаясь найти достойный выход. И старый сераскир выглядел растерянным.
Я решил ему подыграть и заодно расправиться с предателем чужими руками.
— Шамуз! Человек, который создал тебе проблему, живет на левом берегу Кубани и выдает себя за армянского купца.
— Этот предатель на Кавказе⁈ — вмешался неожиданно Белл, распаляясь и пыхтя как чайник. — Нужно его срочно отыскать! Я сдеру с Андреа кожу заживо!
«Не понял. Разве он не ваш парень? Мы же решили, что он тройной агент! Что-то тут явно не так. Где-то мы с Фонтоном просчитались. Не сделал ли я ошибку, его подставив? Ведь он может меня выдать! Черт! Черт! Черт!» — заволновался я не на шутку.
— Где он⁈ — не унимался Белл.
— Ищущий — да обрящет! — небрежно ответил я, заканчивая беседу с надоевшей компанией и дав указание продолжить движение.
Не было времени на долгие разговоры. Мы спешили к реке Вулан. Миновали долину реки Шапсухо. Люди были обеспокоены. До них дошли слухи, что русские готовят здесь вторжение. И лишь страшный шторм их задержал. Я пожалел, что не уточнил планов Раевского. Меньше всего мне хотелось оказаться со своим отрядом в эпицентре высадки русского десанта. Ощутить на своей шкуре, что значит, когда 250 орудий Черноморского флота посылают чугунные «гостинцы» в прибрежный лес.
Я посоветовал испуганным старейшинам уводить людей подальше. Если русские придут и начнут строить укрепление, мир не перевернется. Лучше сохранить людей. А еще лучше уводить тех, кто устал от войны, к хакучам. К моим словам прислушались в этот раз куда внимательнее, чем в прошлом году. Когда беда стучит в дверь, не стоит заколачивать запасной выход.
В ауле Псышопэ на реке Вулан меня ждал иной прием. Старейшины не горели желанием куда-то бежать. Часть черкесов из селения побывала у Туапсе и неплохо обогатилась. Увы, Белл оказался прав: награбленное на морском берегу воодушевило людей, несмотря на недавнее поражение во время штурма укрепления Михайловское у устья Вулана. Единственное, о чем многие горевали, так это об убитом сбежавшим рабом кузнеце. Некому стало в ауле превратить ту массу железа, которая досталась горцам на побережье, в достойное оружие или предметы обихода.
— Ничего не слышали о захваченных в плен моряках? — спросил я расхваставшихся аульцев.
— Нет, у нас таких нет. И у соседей нет, — вздохнули они.
— Жаль, можно было бы на соль сменять.
— На что нам та соль?
— Это как же? В первый раз слышу, чтобы в горах от соли отказались, — подначил я собеседников.
— Спасибо Кочениссе. Все, благодаря ей. Она научила, как соль из земли добывать.
Я искренне удивился, но расспросы прекратил. Не стоило забывать про поговорку «подозрителен, как черкес». Лишние вопросы могли насторожить местных старост.
Я вышел на улицу передохнуть после плотного угощения и дать возможность другим гостям насладиться гостеприимством хозяев. У плетня стояла красивая черкешенка. Смотрела на меня пристально, словно не решаясь заговорить. Наконец, пересилила себя.
— Я Коченисса, — представилась.
— Слышал про тебя! Здравствуй, красавица!
— Ты можешь сходить в русский форт и узнать про одного человека?
Я обомлел от такой прямолинейности.
— Не удивляйся. Я всех спрашиваю. Пока смельчаков не нашлось. Меня интересует не попавший в плен черкес, а один русский. Наш бывший раб. Он туда сбежал не так давно. Василием звать.
— Тогда откровенность за откровенность. Я ищу русских моряков, чтобы их выкупить. Если был бы один, я мог бы пойти в форт и предложить обмен.
— Моряков нет, — вздохнула Коченисса. — Но есть офицер.
— Даже так⁈
— Завалящий такой. Всем уже надоел. Его откуда-то с юга привезли. Все пытались на нем заработать. Мечтали о большом выкупе. Теперь готовы за два пуда соли отдать.
— Тема… — призадумался я. — Могу сходить в крепость парламентером. Опыт такой имеется.
— Тогда не будем терять времени. Нам нужно съездить в аул поблизости.
… В ауле Тешковых на реке Тешебс все обалдели. Не от Кочениссы на белом коне — к такому ее виду уже привыкли. От мощного отряда вооруженных черкесов, у многих из которых были весьма интересные, необычного вида винтовки. Старый уздень Тешков решил, что готовится очередной рейд на юг за хабаром. Сразу стал прикидывать варианты, как бы отмазаться от нового похода. Но его ждала приятная неожиданность. Урум Зелим-бей хотел выкупить русского пленного.
— Я бы тебе его даром отдал, уважаемый уорк. Такому молодцу, как ты, приятно угодить. Но сам понимаешь, нужно возместить расходы. Много не прошу. 200 пудов соли — обычная цена за казака, а не офицера. Хотя приехал бы ты на пару дней позже, тебе бы достался обезглавленный труп. Сил уже нет терпеть гяура! Этот русский чушка лишь о выпивке мечтает. И ноет, и плачет, и просит… Дай бузы, дай! Тьфу…
Подпоручика Валишевского захватили пьяным где-то в Абхазии за пределами лагеря. В плену он опустился до крайности. За собой не следил. Находился в том состоянии, когда до безумия один шаг. Его тело и спутанные длинные волосы кишели паразитами. Штаны ему заменял рваный кушак. Понятно, что горцы его не баловали, относились с презрением, смешанным с брезгливостью, и старались поскорее от него избавиться. Но и он мало что сделал, чтобы сохранить человеческий облик. Мне невольно на ум пришло сравнение с Торнау, каким я его увидел в первые минуты после освобождения. Не менее изможденного, больного, но не сломленного, с огоньком в глазах. У подпоручика же взгляд был тупой и лишенный жизни.
