Чемпионы Черноморского флота (СИ) - Greko
Вася уже держал такой в руках. Часто держал. В его семье было не так уж много поводов для гордости. Обычная семья. Папа и мама — работяги. И все как у всех, и как полагается: оливье на Новый Год под «Иронию судьбы», носки в подарок на 23 февраля, мимозы на 8 марта. Только в День Победы отец всегда доставал заветную шкатулку, в которой хранилась главная реликвия семьи: вот такой же Георгиевский крест, который получил прадед Васи на Первой Мировой. Вася не испытывал тех же чувств, что и его отец, который всегда с придыханием, часто со скупой слезой, рассказывал про подвиг прадеда. Крест Вася держал с охотой, рассматривал, иногда примерял перед зеркалом. И только. Слезы не выступали. А вот сейчас в госпитальной палате еле сдерживался, чтобы не заплакать. И впервые с должной гордостью подумал про прадеда. И, как не отгонял от себя не характерную для него сентиментальность, думал еще о том, что он, унтер-офицер Василий Милов прадеда своего не подвёл!
…У коменданта все сладилось быстро. Зашли к нему втроём: Вася, Лосев и Дорохов. Получили нужные бумаги на руки. Комендант выдал Васе двести рублей одной купюрой. Милов насупился: не ассигнация, а недоразумение. Ни тебе водяных знаков, ни красивого рисунка. Лишь двуглавый орел и лаконичная запись: «Обладателю сей Государственной ассигнации платит Ассигнационный банк двести рублей ходячею монетою». У МММ и той акции повеселее выглядели.
Можно было и идти. Только комендант остановил их, указал на морского офицера, стоявшего тут же.
— Знакомьтесь, господа офицеры: лейтенант Алексеев, командир люгера «Геленджик». У него ко мне была просьба. Я её выслушал. Его просьба мною, — тут комендант улыбнулся, видимо, оценивая словесную эквилибристику своей речи, — для вас переиначивается в приказ! Так вот! Вам приказано сопроводить в Тифлис и доставить в целости и сохранности очень важную особу! Жену нашего соратника, геройского офицера, выполняющего сложнейшее задание в тылу врага, грузинскую дворянку Тамару Георгиевну Варваци!
К услышанному отнеслись по-разному. Дорохов в свойственной ему манеру хмыкнул, видимо, сразу что-то предвкушая, выстраивая захватнические планы с непременной победой по итогу. Вася решил, что не его ума дела. И только Лосев проявил разумный подход.
— И как же, осмелюсь спросить, мы её сопровождать будем⁈
— На лошадях, полагаю! — веселился комендант.
— Это-то понятно! — Лосев закипал. — А ей вы карету что ли нашли?
— Поручик, вы же прекрасно знаете, что ни на какой карете отсюда до Тифлиса доехать нет никакой возможности.
— Так, прекрасно знаю! — Лосев уже копировал язвительный тон коменданта. — Поэтому и спрашиваю.
— Господа, господа! — Алексеев с улыбкой сделал шаг вперед, останавливая пустую перепалку.
Дело в том, что не более, как полчаса назад он имел, практически, ровно такую же пикировку с комендантом, задававшим те же вопросы, которые сейчас озвучивал поручик Лосев. Ване совсем не светило проходить этот словесный лабиринт еще раз.
Еще не было за все время его морской службы столь выдающегося и приятного перехода из Крыма к Черноморскому побережье Кавказа. Он получил задание срочно доставить из Севастополя в Сухум комплекты обмундирования для пополнения опустевшего склада военно-морского флота в Поти. Старые уже были вывезены в Сочу и Туапсе, чтобы одеть потерпевших крушение моряков. И Алексеев мигом сообразил, как услужить дорогому Константину Спиридоновичу, и доставить удовольствие себе и команде. Пригласил Тамару Варваци доставить ее в Поти. Тамара без колебаний согласилась. Она, как всегда, была восхитительна. И хлебосольна. Первым делом накормила весь экипаж дарами от Марии. И каждый член команды не знал, как ей угодить. В общем, путешествие вышло приятным во всех отношениях. Оставалось лишь поставить красивую точку и обеспечить «княжну», как все именовали госпожу Варваци, надежным сопровождением до Тифлиса.
— Об этом не беспокойтесь, поручик! Тамара Георгиевна прекрасно держится на лошади. Более того, она уже один раз проделывала этот путь. Именно из Поти в Тифлис. Проблем не будет.
— Она еще и амазонка! — не удержался Дорохов.
— Нет. Просто блестящая женщина! — спокойно констатировал Алексеев, заставив Дорохова убрать пошлую ухмылку с лица. — И, да! Еще одна вводная…
— Судя по тону, сюрприз? — насторожился Лосев.
— В некотором роде. — кивнул Алексеев, улыбнувшись. — Тамару Георгиевну сопровождает её телохранитель и верный друг, слугой язык не поворачивается назвать, Бахадур.
— Татарин? — Лосев опять встрял.
— Нет, алжирец!
— Час от часу! — вздохнул Лосев.
— И это еще не всё! — ликуя, вступил комендант, явно не желавший уступать Алексееву право на самую необычную новость.
— Режьте, чего уж там! — смирился поручик.
— Алжирец этот, Бахадур, бывший пират и безъязыкий!
— В смысле, по-нашему не разумеет? — осторожно поинтересовался Вася.
— Нет! Натурально безъязыкий, — комендант так радовался, сообщая эту новость, будто говорил о высочайшей награде, явленной ему Государем. — Отрезали ему язык французы. Так что немой он. Но слышит почище любого из вас. И на расправу — быстрый. Вы с ним поосторожнее. Не нарвитесь сгоряча или по глупости.
Последние предупреждения комендант говорил, сверля взглядом Дорохова. Все прекрасно это поняли. Дорохов опять лишь хмыкнул.
— Это всё? — спросил измождённый Лосев.
— Да, пожалуй! — кивнул Алексеев.
— Можем идти? — спросил Лосев у коменданта.
— Выполняйте! — кивнул комендант. — Лейтенант вас проводит, познакомит. Ну и вообще…
Четвёрка пошла на выход.
— Дорохов! — комендант окликнул известного забияку.
— Слушаю! — Дорохов обернулся.
Комендант дождался, когда остальные покинули помещение.
— Дружеский совет, Руфин Иванович: не распускайте руки. Поберегите язык!
— Если бы вы знали, милейший Павел Капитонович, сколько раз мне так по-дружески советовали!
Дорохов покинул кабинет. На его лице гуляла шкодливая улыбка.
Коста. Туапсе, июль 1838 года.
Штабс-капитан Лико меня ничем не удивил. Посидели душевно, уговорив бутылку греческого вина из Крыма. Новостей ноль целый, ноль десятых. Гарнизонная жизнь, одним словом.
Зато удивила Коченисса. Как только я сообщил ей, что Василия в крепости нет, что он с солдатами отправился в Туапсе, она безапелляционно заявила:
— Я еду с вами! Не бойтесь, обузой не буду! Мне нужно найти Василия.
Утром, когда мы собрались выезжать из аула, удивила еще раз. Присоединилась к нашему отряду в мужском костюме и с оружием в руках. Пистолет, дорогой работы булатный кинжал и турецкая сабля в сафьяновых ножнах. Я сразу вспомнил, как вместе со Спенсером удивлялись присутствию девушек в военном лагере черкесов два года назад. А эта амазонка в черкеске и лохматой папахе из овчины была чудо как хороша. Весь отряд на нее шеи посворачивал. Того гляди до беды дело дойдет.
На ночной привал устроились не в ауле, а густом лесу, окружив себя завалами из кустов и приставив к лошадям многочисленную охрану. До селений убыхов было уже недалеко, а они известные разбойники! По крайней мере, так решил Башибузук.
— Почему аул проехали? — спросил я своего зама.
— Местные смотрят на нас волками. Видят в нас конкурентов. Вдоль побережья хватает выброшенных торговых кораблей, с которых еще не все успели снять.
— Проблема…
Я приказал черкешенке устроиться рядом с моим костром. Завернулись в бурки. Молчали. Каждый думал о чем-то своем.
— Почему не шашка, а сабля? — спросил я девушку.
— Старинная работа. Я из дворянского рода. Это сабля моего покойного отца.
Она вытащила из ножен древний клинок. Протянула мне. Простое оружие, без привычных восточных украшений на рукояти. Только лезвие было украшено арабской вязью.
— Здесь написаны слова из Корана, — пояснила мне Коченисса. — Перевести можно, примерно, как «пусть этот клинок коснётся лишь неверного».
