Благословенный. Книга 7 (СИ) - Коллингвуд Виктор
— Не желаете ли выпить кларету? — наконец вымолвил Питт, с видом, будто он только что вспомнил о своих обязанностях гостеприимного хозяина, и теперь с крайней неохотой пытается быть любезен.
— Благодарю, но, кажется, для вин еще слишком рано. Как полагаете, Роберт? — спросил Гренвилл, беспокойно оглядываясь на Каслри.
Немцы тоже с недоуменным видом отказались от вина. «В этом Лондоне одни пьяницы и торгаши» — явственно читалось на их благообразных респектабельных физиономиях.
— Знаете, Уильям, а я, пожалуй, не отказался бы! — вдруг заявил Роберт Каслри, понимающе улыбнувшись Питту.
Сидней, в почтительном полупоклоне ожидавший распоряжений, тотчас же бросился к буфету, откуда извлёк большой богемского стекла графин, полный рубиновой жидкости.
Питт и Каслри приложились к бокалам — первый выпил всё д дна, другой лишь слегка пригубил. По бледному лицу бывшего премьер-министра разлился румянец, в глазах появился блеск.
— Господа — наконец негромко произнес он. — На самом деле я полагаю, что ситуация очень скоро обернётся в нашу пользу. Провидение явно на вашей стороне! Война между столь мощными континентальными державами с очевидностью не может быть ни простой, ни быстрой. Рано или поздно, как это обычно бывает, когда в схватке сходятся два равных по силам противника, они истощат друг друга. И в этот момент, господа, на сцену вновь выступит Австрия!
Услышав это, немцы недоумённо переглянулись.
— Но, герр Питт, Австрия слаба… — начал было возражать Гаугвиц, но Питт ледяным взглядом прервал его.
— Да, Австрия сейчас слаба, но теперь, когда один ее сосед повержен, а два других, судя по всему сцепятся в смертельной схватке, у неё появится время накопить силы. Мы все здесь прекрасно понимаем, что в Вене в равной степени ненавидят и ту, и другую сторону нынешнего конфликта. Французы уже дважды наносили австриякам поражения, лишив их владений в Италии. Русский царь, столь неуклюже вмешавшийся во внутригерманскую политику, вызвал справедливый гнев Венского кабинета, неосмотрительно разрушив Священную римскую Империю германской нации. Кроме того, пропагандируемая им политическая система крайне губительна для Австрийского дома, чьи владения составлены из столь разнородных земель! Налейте ещё, Сидней!
Камердинер дисциплинированно вновь наполнил бокалы.
— Пока две стороны — продолжил Питт, с удовольствием пропустив несколько глотков — уничтожают и истощают друг друга, Австрия будет копить силы. Полагаю, мы поможем им, предоставив некоторое денежное воспомоществование… А затем наши державы — Англия и Австрия — выдвинем воюющим совместный ультиматум: заключить мир при нашем посредничестве и на наших условиях! Страна, которая не согласится с этим требованием, будет атакована во фланг возрождёнными австрийскими силами. Поскольку Австрии в это время будет у нас на полном содержании, условия мирного договора (а значит, и всё послевоенное устройство Европы) будет целиком и полностью продиктовано нами. Конечно, если в это благословенное время премьер-министром буду я, а не мистер Аддингтон, результаты будут намного более впечатляющими… хотя, думаю, в такой ситуации даже Генри вполне справиться!
Услышав это, гости вздохнули с облегчением; англичане заулыбались, и даже каменные лица немцев несколько разгладились. Если мистер Питт видит выход из ситуации — значит, всё совсем не безнадежно!
Поговорив ещё некоторое время посетителей удалились. И Питт остался один — наедине с Сиднеем и графином кларета. Лёгкая змеиная улыбка играла на его бледном челе; чувствуя как по телу разливается тепло, сэр Уильям размышлял о будущем, причём впервые за долгое время он делал это с заметным удовольствием.
'Генри не сможет выплачивать субсидию русским, не прибегая к экстраординарным налогам — с холодным злорадством думал он. — Казна истощена предыдущими расходами на военные действия; кроме того полным ходом идёт восстановление Королевского флота, столь сильно пострадавшего во время той несчастной экспедиции в Балтику. Сити уже больше не даёт короне взаймы на прежних условиях, и Аддингтон вынужден будет ввести подоходный налог! Это неминуемо обрушит его популярность среди торговцев. А потом, когда русские победят — а они, вернее всего, победят — газеты зададутся вопросом: как же случилось так, что на английские деньги и с английской помощью на Континенте возникла гигантская двуединая монархия, мощи которой совершенно нечего противопоставить? Как только Франция падёт, мы вновь окажемся в состоянии войны с Россией, ведь она чудовищно усилится, разрушая остатки европейского равновесия! В Палате Общин разразиться грандиозный скандал; кабинет Аддингтона падёт, и тогда король вновь обратится ко мне… Я снова стану премьер-министром, и вот тогда-то комбинация с Австрией будет более чем уместна! Мы пообещаем им Валахию, Молдавию, да что там — все Балканы — лишь бы они разгромили ослабленных русских. Очевидно, придётся привлечь и остатки французских сил; впрочем, когда у власти окажется Людовик XVII, это будет более чем возможно! Союз Австрии, Англии и Франции, дополненный внутренней оппозицией в среде германского дворянства, сможет отбросить Россию обратно, к ее историческим границам, тем, что были двести лет назад…
Лишь бы мосье Талейран выполнил то, что обещал и за что ему давно уже было заплачено…
* * *
Через несколько дней до Питта дошло известие, что русский посол Толстой добился успеха: Российская империя обязалась выставить 120 000 солдат, а Англия — выплатить 40 млн. фунтов за первый год и по 12 миллионов — каждый следующий год войны, если за год с Францией не удастся сладить и дальнейшее финансирование окажется необходимо. Но текст соглашения до поры оставался секретным.
Русские чего-то ждали.
Глава 7
Интерлюдия
В сумрачном кабинете Министерства иностранных дел, где густой табачный дым смешивался с ароматами старых пергаментов и дорогих чернил, министр Шарль-Морис де Талейран-Перигор в задумчивости водил пальцами по позолоченному краю письменного стола. Напротив него, почтительно склонив голову, сидел его верный секретарь, месье Шарль Арнье, чья стройная фигура казалась почти призрачной в свете дрожащих свечей.
— Месье Арнье, — голос Талейрана был мягок, но исполнен того ледяного оттенка, который его подчинённые давно научились распознавать как грозный признак грядущей бури, — мы стоим на грани великого перелома. Северо-Германский союз оказался куда крепче, чем предполагали наши консулы. А Жубер… Ах, бедный Жубер. Он хороший солдат, но не государственный муж.
Арнье кивнул, записывая каждое слово своего господина. На министра Талейрана очень нечасто снисходили такие моменты откровенности; и Шарль Арнье очень ценил их.Он знал, что эти беседы порой предвосхищали грядущие перемены, иногда — грандиозные и.
— Вы полагаете, месье, что поражение неизбежно? — осторожно спросил он.
Талейран чуть усмехнулся, его усталые глаза на мгновение сверкнули весельем.
— О, неизбежность — это лишь удобный термин для тех, кто не умеет играть в шахматы, — сказал он, разминая пальцы, словно перед очередным ходом. — Но я вижу фигуры на доске и могу сказать: текущий режим обречён. Коалиция из Англии, Северо-Германского союза и России, с возможным присоединением к ним Австрии, не оставит Франции выбора. Власть Консулата слишком слаба, его поддержка основана на надеждах публики на военный успех. Из всех трёх фигур — Сиёес, Роже-Дюко, Жубер — популярной может считаться лишь военный консул; двое других давно уже зарекомендовали себя как беспринципные интриганы. Жубер же — признанный любимчик публики, талантливый, хоть и несколько безрассудный военачальник, пострадавший от политических интриг. Стоит случиться первым поражениям, и популярность молодого генерала начнёт таять с каждым днём. И когда Жубер падёт, а Сийес попытается сохранить власть… тогда Франция вспомнит о законном правителе и вновь воззовёт к нему!
