Благословенный. Книга 7 (СИ) - Коллингвуд Виктор
Арнье замер. Эти слова были сказаны с такой уверенностью, что он почувствовал пробежавший по спине холод.
— Вы говорите сейчас о Людовике XVII? — осторожно, почти шёпотом произнёс он.
Талейран медленно кивнул, взяв в руки бокал с янтарным токаем, но даже не пригубив его.
— Французы достаточно долго жили под властью людей, ослеплённых революционными иллюзиями. Народ устал от всех этих войн, казней, гильотин… Все хотят порядка, стабильности и законности. Париж ждёт. Англия ждет. Австрия ждет. А я… Я лишь скромный посредник в великой игре! Да, мой друг; Франция устала, Франции нужен король. И пусть народ пока еще не понимает, чего он на самом деле желает, но ведь для этого и нужны мы, его слуги, что дальновидно и осторожно подведут баранов к нужному стойлу!
— Но, месье… консулы не сдадутся без боя. Кроме того — что скажет армия?..
Талейран усмехнулся. Похоже, он откровенно наслаждался ситуацией.
— Армия присягнёт тому, кто даст ей снабжение и славу. А у короля и того, и другого будет больше, чем у этих бывших революционеров. Вы — самый мой доверенный сотрудник, Шарль, и я буду с вами откровенен: я думаю, что пора уже начинать переговоры.
— Именно сейчас? — удивился Шарль. Нет, конечно, он не сомневался в прозорливости своего патрона, но, несмотря на долгую службу, секретарю министра всё ещё оставались непонятны истоки его решений.
Министр, наконец, отпил глоток из бокала и покровительственно улыбнулся.
— Именно сейчас! Именно сейчас, мой дорогой Шарль! Хвала небесам, неудачливый Людовик «Вето», крупнейшим достижением которого стал побег из Парижа (ума не приложу, как у него это вообще получилось?) отправился на небеса. Никакой силою на Земле мы не смогли бы вернуть на трон Людовика XVI, но вот его сын — это совсем другое дело! Его сын молод, красив, умён; несчастья его семьи научили его осмотрительности и умению находить компромиссы. А самое главное — он не таскает за собою отцовскую неудачливость, как каторжник в Кайенне волочит за собой пушечное ядро на цепи! Осталось лишь сделать один-единственный шаг; правда, он самый опасный — не имея достаточной ловкости или удачи, он может привести нас на гильотину. Но, поскольку я намерен привлечь к этому делу вас, мой мальчик, я уверен в успехе: вы ни разу еще не подводили меня! Вскоре вы инкогнито отправитесь в Вену с письмом для молодого человека, что вскоре станет нашим монархом, а также подробными инструкциями о том, как следует вести переговоры. Ваше вознаграждение будет более чем щедрым; при новом режиме вы будете минимум графом; я — герцогом и пэром Франции. Уверен, нас ждёт успех; Жубер падёт, и Париж вскоре вновь услышит Vive le roi!
Шарль раскланялся; министр Талейран остался за столом, с наслаждением потягивая драгоценный токай и улыбаясь ему вслед своей фирменной, загадочной улыбкой. Будущее Франции уже было определено в его мыслях — оставалось только сделать так, чтобы оно стало неизбежностью.
* * *
Тем временем, в ожидании вестей из Лондона я продолжал работать с прибывшими из Петербурга чиновниками. С министром промышленности, Иваном Богдановичем Баклаем-де-Толли, мы очень подробно обсудили возможности нарастить военное производство. Военно-технический аспект оснащения нашей армии был крайне неоднозначен. Перевооружение еще не закончилось, а некоторые вещи даже не начинались. Новое казнозарядное ружьё под пулю Минье ещё не было пущено в производство, не говоря уже про освоение его войсками. В полевой артиллерии у нас всё было отлично — тут постарались и я, и генерал Бонапарт, и наши небесталанные предшественники. Но французская артиллерия тоже была превосходна: система Грибоваля, внедрённая еще в королевской армии, была дополнена огромным боевым опытом и разного рода изобретениями французских изобретателей- энтузиастов. Впрочем, самые серьёзные инновации коснулись французской корабельной артиллерии: в разное время мы продали или передали им технологию свинцовых ядер, удлинённых оперённых разрывных бомб, очень похожих на миномётные мины, привязных бомбомётов, и начинённых белым фосфором ракет.Французской же армии эти нововведения почти не коснулись. Особенно радовало, что французы не имели информации о конструкции шрапнельных снарядов, успешно примененных нами под Гибралтаром. Пожалуй, именно на эту конструкцию и стоило сделать главную ставку.
Поэтому по прибытии Барклая-Де Толли я немедленно устроил ряд военно-технических совещаний, где поставил задачу перед промышленностью резко увеличить производство шрапнельных снарядов. Также в моё отсутствие в России был разработан ещё ряд очень интересных военных новинок. По рассмотрении их некоторые были срочно запущены в производство, другие, как водится, отклонены. Так, было решено срочно налаживать производство некоторых типов ракет, ручных и орудийных гранат, колючей проволоки и фугасов с электрозапалом.
В разговорах с Иваном Богдановичем пришлось затронуть и невоенную сферу. Война войной, но экономикой тоже приходилось заниматься. Соглашение с Англией открыло для англичан русский рынок, но в то же время и рынок Англии, как и всех её колоний, тоже оказался совершенно доступен для наших товаров. Теперь вопрос встаёт совершенно бескомпромиссно — кто кого — и я не намерен был проигрывать.
В этой сфере мы уже добились заметных успехов. Производимые в Петербурге паровые двигатели во всё бо́льших количествах поступали в Англию; экспорт их особенно вырос после истечения срока действия патентов Уатта. Как оказалось, в прошедшем 1800 году заводы Бёрда и Балтийский завод продали паровых машин за границу больше, чем на внутрироссийском рынке. Недавно запущенные консервные производства снабжали моряков всего мира превосходными, качественными продуктами долгого срока хранения: консервированным мясом, рыбой, и даже фруктами. Очень быстро расширялся сбыт текстильных изделий: причём кроме фабрики Грачёва здесь отметились и другие частные производители,
Следующим предметом, с которым я хотел выйти на мировой рынок, было… пиво. Вообще в Европе этот напиток поставлялся на экспорт чуть ли не с 15-го века, но в бочках. Затем, лет сто назад, англичане начали продавать крепкое пиво (портер) в бутылках. Я решил выйти на рынок с бутылочным пивом — достаточно редким напитком. Все составляющие в общем-то для этого имелись — технология пастеризации была разработана, жестяную пробку из белой (покрытой оловом) жести вполне можно было отработать. Но вот дешевая бутылка оставалась пока недоступным предметом.
До сих пор стекло тут получали методом дутья. Очень долго, трудозатратно, и, в конце концов, дорого. Надо лить бутылки в формы, упростив технологию и увеличив производительность. Но камнем преткновения оказалась нестабильность исходного сырья.
Стекло делают из кварцевого песка и поташа. И то и другое — природное сырьё с нестабильным химическим составом. Песок из одного карьера будет хоть немного, но отличаться от песка из другого. И для массового производства это проблема: стекольный расплав должен вести себя всегда одинаково, иначе пойдёт брак.
Но, допустим, с песком как-то можно решить. Брать всё из одного карьера, и вся недолга. А вот с поташом так нельзя.
Поташ получают из древесной золы. И тут всё совсем плохо: сырьё не только природное, но еще и органическое! Тут стабильности химического состава никак не получить: если песок ещё можно брать из одного карьера, пока тот не исчерпается, то не возьмёшь же золу от одного дерева! А поташ — важнейший реактив для стекла! И вот, выходит, что химический состав самого важного компонента нормализовать невозможно…
Выход, понятно, есть. В 20 веке вместо поташа стали использовать кальцинированную соду, и тотчас же появилась автоматизированная линия по производству бутылок. Но получить соду мы не можем: нет необходимых реактивов. Тут нужно получать массовым образом аммиак, а это пока недостижимо. И, несмотря на то, что маркиз де Пюисегюр вытащил из моей головы уже, кажется, всё что только возможно, но с аммиаком нас ожидала неудача — моих знаний школьного учителя оказалось недостаточно, чтобы получить внятный техпроцесс для его синтеза.
