Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Четвертая (СИ) - Хренов Алексей
Теперь ударный момент:
— Он был серьёзно ранен, но сумел уничтожить состав мятежников!
«Был ранен» — сто процентный факт.
«Уничтожил эшелон» — это уже не полуправда. Это откровенная ложь.
Но КТО теперь будет проверять? И главное ведь, может, и правда уничтожил!
Наступила короткая пауза.
Кнюппель выжидал, слушал нравоучения генерала и ждал его реакции.
И вот, наконец…
— Есть написать представление на отличившихся к «Железному кресту».
Генерал поддержал его! Теперь эта история покатится по всем инстанциям, обрастая подробностями, как снежная лавина при сходе с горы.
Картина завершена. Остаётся только дорисовать детали.
Он положил трубку и медленно выдохнул. Отлично. Всё получилось даже лучше, чем он ожидал. Лёгкая испарина вышла на лоб, но внутри разлилось приятное тепло.
Теперь задача номер два.
Он поднял глаза на штабиста — хмурого, противного и молчаливого типа, который мог излучать скуку даже на праздновании собственного дня рождения в пивной.
— Нужно написать представления. — Кнюппель щёлкнул пальцами.
Штабист молча кивнул, занял место за столом и приготовил бумагу и ручку.
— Лейтенант Хюйно Капутнахер — за проявленную отвагу и героизм при уничтожении бандитов — Железный крест второй степени.
Штабист кивнул, неторопливо скрипя пером и периодически макая его в чернильницу.
— Наши лётчики, принимавшие участие в налёте на Мадрид, посмотрите там в расписании, кто именно — упоминание и благодарности в приказе по части.
Штабист вновь кивнул. Перо заскрипело по новой, выводя красивые буквы на листе бумаги, превращая вымысел в историю.
Гауптман Кнюппель сделал паузу, опёрся руками на стол и задумался.
Потом медленно, совершенно не дрогнув, выдал последнее дополнение:
— Гауптман Кнюппель… Железный крест первой степени.
Штабист на мгновение поднял глаза. Тяжёлое молчание зависло в воздухе.
— Обер-лейтенант Краутеншвайн… наградить…
С лица штабиста стало можно писать картину «Опять двойка».
— Нет! Это недостаточная награда, — на ходу переобулся Кнюппель, — Обер-лейтенант Краутеншвайн… Выписать денежную премию из нашего фонда эскадры.
Штабист заулыбался, опустил взгляд обратно на бумагу, кивнул в третий раз и перо снова заскрипело, превращая вымысел в исторические факты для потомков.
Кнюппель довольно откинулся на стуле:
— Вот так, ребята, делается история! — довольно щурясь продекларировал гауптман.
Вторая половина июня 1937 года. Небо в окрестностях города Авила.
Лёха ещё раз прошёлся глазами по земле, стараясь разглядеть хоть что-то, что напоминало бы нормальную посадочную площадку.
И вот — метрах в четырёхстах от дороги, за небольшим перелеском, мелькнуло поле. На первый взгляд ровное.
Не идеально, конечно, но лучше, чем врезаться в холмы или пикировать в гущу деревьев.
Хренов завёл самолёт в плавный вираж, прошёл над полем, внимательно всматриваясь в неровности, развернулся, делая крюк над дорогой.
Грузовики и повозки остались далеко позади, никто не выглядывал из перелеска с винтовкой наготове, и в воздухе не было ни одного вражеского самолёта.
Казалось, они тут одни.
Наш герой, не отрываясь от управления, крикнул назад, перекрывая гул мотора:
— Илья, держись изо всех сил, садимся!
Сзади донеслись невнятные ругательства и возня — Старинов, похоже, пытался найти, за что ухватиться, одновременно проклиная всё на свете.
Не отвлекаясь на разговоры, Лёха старался лишний раз не накренять самолёт, филигранно работая ручкой управления и педалями, плавно зашёл на посадку.
Шасси коснулось земли — сначала мягко, потом резко подскочило на неровности.
Самолёт запрыгал, словно на брусчатке, пару раз чуть не завалился набок, но Лёха держал его, стиснув зубы.
Несколько долгих секунд машина болталась, как пьяная, но затем успокоилась.
Колёса катились по траве, поднимая за собой пыльный след, а «Шторьх» переваливался на кочках, пока, наконец, не начал замедляться.
Впереди была рощица — Лёха повёл самолёт в её сторону, так, чтобы он оказался в тени деревьев, подальше от лишних глаз.
Они сели. Человек не из этого времени выдохнул. Небо отпустило их.
Самолёт, преодолев последние метры по полю, наконец замер у края рощицы. Товарищ пилот выключил зажигание, мотор вздёрнулся напоследок и захлебнулся тишиной. После гула винта и вибрации фюзеляжа тишина буквально оглушила.
Лёха обернулся назад и увидел, как Илья Старинов, раскорячившись и уперевшись ногами в стойки, вцепился в пулемёт, словно это был последний якорь в бушующем океане.
— Ну и как тебе полёт? — с нервной усмешкой поинтересовался Лёха.
Старинов, не спеша завозился, сделал кислую мину.
— Уже всё? Можно перестать бояться? Да как на телеге по булыжной мостовой, только ещё веселее, — пробурчал он. — Если бы не этот чёртов пулемёт, вообще кайф.
Ловкий погонщик немецкой табуретки, правда, уже, похоже, в отставке, хмыкнул, выскочил из кабины, вдохнул воздух и сморщился.
Пахло бензином. Резко и сильно.
Не туманным следом, который мог остаться от утечки в воздухе, а живым, свежим запахом, явно подсказывающим, что где-то топливо продолжает сочиться.
Лёха быстро пробежался вокруг самолёта, пытаясь увидеть пятна на фюзеляже или траве.
— Держись, Илья, сейчас тебя выгружу, — бросил он через плечо.
— Неужели долетались? — проворчал Старинов, пытаясь разогнуться.
Переквалифицированный в механика пилот, подбежал, помог Илье выбраться из кабины, стараясь не задеть его раненую ногу.
— Давай я тебя вон туда, к деревьям оттащу. С пулемётом. Гляди в сторону дороги, а я пока посмотрю, где у нас течёт.
Старинов, захватив пулемёт и передвигаясь с осторожностью, улёгся в тени, у корней дуба, взглянул в сторону дороги, что виднелась метрах в трёхстах за перелеском.
— Какие у нас планы, товарищ воздушный извозчик? Ты, кстати, уверен, что нас тут никто не заметит? — спросил он, вытягивая ногу и закусывая губу от боли.
— Если нас заметят, ты об этом узнаешь первым, — бросил Лёха, залезая под крыло, — просто потому что в тебя начнут стрелять.
— Оптимистично, Хренов! Исключительно оптимистично! Я вообще хочу заметить, что флотские лётчики вообще производят впечатление самых позитивно заряженных людей человечества! После минёров, конечно.
Товарищ проигнорировал это замечание, откручивая крепёж и начиная снимать обшивку.
— Илья, лучше скажи, что будем делать, если бак пробит так, что залатать невозможно?
Старинов покрутил головой, оценивая местность.
— Тогда уходим пешком. Ты помнишь, что я с простреленной ногой? Придётся тебе захватывать средство передвижения!
Лёха вытащил одну из панелей обшивки потолка кабины, покрутил её в руках и, не сомневаясь, выкинул в сторону леса. Он заглянул внутрь, пошарил рукой, куда смог дотянуться. Запах бензина стал резче.
Он выругался.
— Дерьмо…
— Нашёл? — раздался крик Старинова.
— Похоже, нашёл. И оно мне не нравится.
Алексей Хренов глянул на Старинова.
— А у тебя нож есть?
Глава 6
Удача пахнет керосином
Вторая половина июня 1937 года. Склады у железнодорожной станции города Авила.
Где-то на окраине Авилы, у склада возле железнодорожной станции, в воздухе стоял тяжёлый запах бензина, пота и пыли. Жара раскаляла рельсы и крыши вагонов, солнце отражалось от металлических бочек, сложенных неподалёку от грузовика. Топливо выгрузили с эшелона, пришедшего в конце прошлой недели, и теперь распределяли по разнообразным потребителям. Аэродром Авилы был в числе приоритетных, бывало, их машины приходили до четырёх-пяти раз в день.
Фельдфебель, невысокий, но жилистый немец, стоял, уперев руки в бока, и наблюдал за работой. Топливо пришло из Германии, и он собирался лично проследить, чтобы ни одна капля не исчезла на сторону у этих испанских бездельников. Испанские солдаты, ворча и переглядываясь, катили тяжёлые бочки по деревянному настилу. Одна глухо бухнулась на подстилку из мешков, другая чуть было не прищемила ногу грузчику, но тот вовремя отпрыгнул.
